Как жить в наши годы, когда...

Всё, что я вижу в последние 16 лет, это множество окон. Эти окна составляющая часть трёх пятиэтажных домов окружающих меня подковой. Эти дома - наш двор, мой дом - четвёртый и он замыкает и без того замкнутое пространство. Эти окна - соединительные отверстия Этого мира с теми мирами, т.е. с нашими. Чуждые миры общаются между собой посредством окон.

Из этих окон всегда торчат хреновы рожи и одна из них моя. Не хреновы рожи прячутся за занавески или стыдливо раздеваются в спальнях. Ещё они раздеваются в ванных комнатах, пред обязательной процедурой принятия душа. Последние десять лет меня не трогают собачьи ухмылки самцов и сучьи ужимки самок, мне даже плевать на досужий зубовный скрежет сплетничающих ворон. Это сейчас, но раньше, всё это доставляло мне кучу неприятностей и разочарований. Я, порою, не мог даже уснуть, переживая и печалясь из-за какого-нибудь бездельного пустяка. Ну и х. с ними! Я живу на первом этаже с окнами во двор, всяк идущий в подъезд обнаруживает мою беззащитность его взору, чаще нескромному. Я не нудист и потому всегда хожу одетым, иногда через чур. Мне, в общем-то, плевать: я не голубой и стыдиться мне нечего, я просто не люблю чужие глаза и я не люблю когда у меня стреляют последние сигареты.

Я бездельник и это мне по душе. Я пишу - прозу и поэзию, если кто-нибудь ещё помнит что это значит, тот может вам сказать - он бездельник! И тут недалеко от правды. Но, скажу вам, как опытный: бездельнику жить намного трудней, чем работяге. У бездельника забот полон рот, у него всегда проблемы и вечная нужда. Кто сказал: «Лафа лентяям»? - тот кретин. Я не лентяй - я тунеядец и нахлебник. Эти понятия мне не нравятся, но что делать… Нельзя быть бездельником и не быть чьим-то нахлебником. Одним только боссам это позволительно; их все ненавидят, но покоряются - у них сила! Притом, физическая. Остальным бездельникам их безделье не прощают - это грех! Правда, ещё поэтам прощается «романтическое летание в облаках», а проще - тунеядство в свете романтики. Остальным ни-ни, непроизводительность наказуема и в наше «демократичное время». Но и поэтам, прощать-то прощают, но и терпеть, как боссов, ни кто не собирается. А дело в том, что поэты, хоть и хорошие, всё-таки люди! А поэты, к тому же, самые плотоядные из всех тунеядных. Они не вегетарианцы! Они любят жареное мясо, вареное мясо и всё остальное мясо. И поэты любят напитки. Любить, хотеть, даже очень-очень хотеть, не значит получать, даже наоборот: больше хотеть - меньше получать, безумно любить – «Гуляй Вася и кое-что с касторовым маслом...».

Мне все окна нашего двора очень вкусно пахнут котлетами и напитками, но живут ли там поэты? Нет! Там не живут даже боссы. В жизни всегда так - ноль в минусе справедливости. У поэтов сила, но, увы - эта сила не кормёжеспособна, она воздушна и как душа - ни черта ни стоит. Эта сила настолько бессильна, что невольно тощаешь до уровня святых мощей и становишься, таким же – «убогим духом»... Я пытался восстановить справедливость, но никто не дал даже обглоданной косточки, мне сказали: "Кто не работает - не ест», и я не ем. Мой желудок работает вхолостую, но не понимает этого. Он громогласно выражает протест, требует прав и равноправий, но я его подавляю сухой коркой афоризма: не хлебом единым жив человек, и начинаю икать.

Это несправедливо - меня надо кормить! Ведь я, поэт, не столь вредоносен, как скажем босс и это мне, а не ему, надобно лучшее! Эти окна - несправедливы. Но эти окна и правы: Поэтов кормить нельзя, иначе поэт перестанет быть поэтом и вовремя ускользнёт от преждевременной смерти. Порвётся нить связующая мир телес со сферою невидимой души. Правильно, поэта нужно морить голодом, игнорировать его стихи и время от времени подсовывать верёвку - дозрел ли до настоящего? – «А, сукин сын, жить хочешь!».

Поэт всегда должен стремиться к суициду, иначе его не поймут и не примут, и его имя затеряется в вековой пыли… Ему не видывать посмертных лавров, легенд и хватких подражателей... Как люблю я вас чужие окна, хреновы рожи, суки и кобели! Вы - моя жизнь.

Михаил Дмитриенко, Алма-Ата

1996 год