Игорь Юрьевич Андропов – интервью об отце, 1989 год

«Дорогая редакция! Ныне стало модно чернить партийных руководителей страны, тех, кому вчера пелись дифирамбы.

Так ли уж черно все в нашей истории? Возьмем, к примеру, Ю. В. Андропова. Получилось, что большую часть своей жизни он был как бы в тени, хотя почти всегда находился на переднем крае: активно участвовал в Отечественной войне, был дипломатом, руководил КГБ. Всего полтора года возглавлял он Коммунистическую партию Советского Союза. Полтора года... Но именно тогда блеснул луч надежды, что страна сможет выйти из тупика, выбраться из трясины застоя...

Но почему-то на имени Ю. В. Андропова и ныне лежит своеобразное табу.

У нас просьба: расскажите, каким был Юрий Владимирович Андропов в семье, в жизни, о его политической деятельности».

Капитан И. Гуцаленко, лейтенант С. Тюленев

Небольшой кабинет в одном из зданий Министерства иностранных дел СССР. Из-за стола встает высокий сухощавый человек, очень похожий на известные портреты недавнего руководителя партии и государства. Сын Ю. В. Андропова... Посол по особым поручениям.

На предложение рассказать об отце Игорь Юрьевич долго молчит, крутит в руках очки. Видно, что к сиюминутному разговору он не расположен.

— Хорошо, я подумаю. Позвоните через неделю.

Но следующая наша встреча произошла много позже, на квартире Игоря Юрьевича.

Устроившись в глубоком кресле рабочего кабинета, он невесело улыбнулся:

— Извините, я не совсем здоров, но, думаю, откладывать наш разговор дальше не стоит, хотя, признаюсь, иду на него с неохотой. Дело в том, что и без меня страницы газет и журналов переполнены воспоминаниями различных людей, в прошлом с политическими именами. В чем-то буду, наверное, субъективен, но подгонять отца под сегодняшние мерки не стану, постараюсь рассказать о нем именно о таком, каким он был при жизни. С чего начнем?

— С вашего детства, с первых впечатлений об отце.

— Детские впечатления, конечно же связаны с войной. Я начинаю помнить себя с Беломорска, с того городка, где мы жили всей семьей и где был штаб партизанского движения в Карелии.

Образ отца, надо сказать, полностью соответствует киношному стереотипу руководителя периода сороковых годов: в полувоенной форме, строгий, всегда занятой... Видел я его редко, поэтому общее впечатление, несмотря на военное время, осталось светлым. Знаете, когда отцы редко видятся с детьми, то для них любая встреча становится праздником.

Запомнился один эпизод. Вместе с нами в доме жила одна старушка, которая иногда присматривала за мной, а квартира наша, надо сказать, была полна всяческого оружия. Однажды, когда я лежал в постели, та бабушка решила повесить рядом с моей кроваткой какую-то картинку. Молотка она не нашла, не долго думая, взяла гранату, которая, слава богу, была с чекой, и стала ею забивать в стену гвоздь. В это время в комнату вошел отец. Я не могу передать словами выражение его лица, но запомнил его на всю жизнь. Отец очень ловко отобрал у бабушки «молоток» и произнес фольклорные выражения, перенятые им, видимо, у боцмана, с которым в молодости плавал на пароходе по Волге. Как это ни странно, «речь» его накрепко запечатлелась в моей детской памяти, хотя истинный смысл «фольклора» стал понятен много позже.

Вообще же отец не признавал грубость в любом ее виде, не терпел и от других вольного обращения с русским языком...

— Рассказывал ли вам отец о войне!

— Конечно рассказывал, но уже когда я подрос, учился в школе. И рассказы его были грустными, я никогда не чувствовал в них бравады. Контрразведка противника не сидела сложа рук, и партизанское подполье Карелии несло ощутимые потери. Отец очень переживал гибель своих товарищей, ведь это были совсем еще молодые парни и девушки, которые сознательно шли на смертельную опасность, сражаясь с врагом на оккупированной территории. Было ведь, как известно, и множество неоправданных потерь. И та боль осталась в сердце отца навсегда.

На примерах юных героев отец и старался воспитывать нас с сестрой. О своей же деятельности он почти не рассказывал, хотя неоднократно принимал участие в боевых операциях и имел подпольную партизанскую кличку Могикан. С большей охотой он говорил о своих товарищах, об их подвигах.

— Как ваш отец относился к семье, к воспитанию детей!

— Вы знаете, очень серьезно. Он считал, что только в семье, причем в самые ранние годы у ребенка закладываются основные черты характера, поэтому всегда старался выкроить хоть немного времени для нашего с сестрой воспитания. Мама и он строго следили за тем, чтобы нас не «развинтить». В детстве нас старались держать в духе, близком к спартанскому. По крайней мере, так казалось нам с сестрой. Это вызывало, конечно, наше детское недовольство, но сейчас я понимаю всю правоту родителей и бесконечно благодарен им. Естественно, не каждый сын крупного руководителя, вырастая, становится обязательно «плэйбоем», но если такое случается, то корни все-таки часто отыскиваются в детской вседозволенности. И тут не нужно злорадства. Это достойно сожаления.

— А о своем детстве Юрий Владимирович вспоминал!

— Очень мало... Детство у отца было тяжелым, он рано потерял мать, которую безгранично любил, еще мальчишкой начал зарабатывать на жизнь. Отца же он совсем не помнил. От недостатка семейного тепла, может быть, и осталась в нем известная суровость и замкнутость.

— Игорь Юрьевич, извините, но можете ли вы сказать, какой национальности был ваш отец! Много легенд всяких ходит...

Мой собеседник искренне и весело рассмеялся, немного помолчал и, пожав плечами, уже серьезно ответил:

— Боюсь, ничем прояснить эти «легенды» не смогу. Отец Юрия Владимировича был железнодорожником, русским по национальности, но умер он, не дожив до рождения сына, и мы о нем практически ничего не знаем. Мать Юрия Владимировича — моя бабушка Женя — человек очень трудной судьбы. Она была подкидышем и воспитывалась в чужой семье, кто ее родители — совершенно неизвестно... Здесь, конечно, можно гадать, и многие гадают... Но отец всегда считал себя русским. Иначе для него вопрос и не стоял.

— В нашей очень открытой сегодня прессе иногда мелькают скандальные статьи о так называемых «наследничках». Как вы воспринимаете эти публикации! Ведь со многими их героями, видимо, хорошо знакомы...

— Мне бы не хотелось расставлять оценок ни тем, кто пишет, ни тем, о ком пишут. Однако мне откровенно не по душе стремление отдельных изданий подать только сенсационную сторону дела, показав его самой грязной стороной, этакое желание «посильнее встряхнуть простынями». Особенно грешит этим журнал «Огонек», хоть он и популярен, я бы сказал, неоднозначно популярен.

— Вы отметили, что часто беды взрослых берут начало от детской вседозволенности, но ведь произрастают они на благодатной почве угодничества, коррупции и протекционизма. Как ваш отец относился к этим порокам, весьма расшатавшим наше общество?

— Очень плохо! Подчеркнуто плохо! — Игорь Юрьевич усмехнулся. — Вы, очевидно, считаете, что это он меня в МИД пристроил, нашел, так сказать, теплое место... Должен вас разочаровать. Отец совсем не одобрил мой гуманитарный выбор после школы. Он хотел видеть сына авиационным инженером и настаивал, чтобы я подал документы в МАИ. После окончания школы я проработал два года на авиационном заводе, но инженером стать не захотел и, наверное, впервые пошел против воли отца. Он на меня обиделся и ни последующей учебой, ни работой никогда особенно не интересовался, считая все это блажью. Только после того как я защитил диссертацию, отец поверил, что выбор мой оказался не случайным. — Игорь Юрьевич на минуту замолчал, словно что-то обдумывал, потом, видимо решившись, заговорил: — Видите ли, мы все живем среди людей... Жить в обществе и быть свободным от него нельзя... Служебное положение родителей, естественно, в той или иной мере влияет и на положение их детей. Сам отец мне не помогал, но фамилия Андропов, конечно, работала. Не буду скрывать — решение очень многих жизненных вопросов для меня было облегчено. Однако я никогда не страдал ни «мерседесовой» болезнью, ни «дачной» хворью, и, как мне кажется, не было у меня и искушения властью...

— Игорь Юрьевич, вы, видимо, читали записки члена-корреспондента АН СССР И. С. Шкловского, где есть вот такие строки: «Среди прущих в Академию особое место занимают «сынки» и «зятья». На последних выборах прошел сынок Устинова — его сильно выталкивал Александров. И еще один «сынок» стал членом-корреспондентом на последних выборах — это директор Института стран Африки тов. Громыко. Я считаю, что очень повезло тов. Гвишиани, ставшему академиком незадолго до того, как его тесть тов. Косыгин сошел с политической и жизненной сцен...» Как вы относитесь к цитате!

— Мне кажется, что в этих рассуждениях преобладает направленная категоричность. О всех перечисленных в цитате именах говорить не могу, но я читал по крайней мере пять работ члена-корреспондента Академии наук СССР Анатолия Андреевича Громыко. Они не оставляют сомнений в том, что человек, писавший их, обладает глубокими знаниями и опытом.

Можно назвать еще целый ряд так называемых «сынков», которые заработали ученые степени и должности хребтом, как говорится, потом и кровью...

— Но вы же не отрицаете родственного коррумпирования!

— Конечно нет. Что касается отца, то он в личном плане категорически отвергал всякую возможность коррумпирования и никогда не пользовался «телефонным правом», но в целом общество разъедалось страшными язвами. И время 60-70-х годов стало как раз временем яркого проявления самых негативных явлений нашей жизни. И все мы тому были свидетелями...

— Не кажется ли вам, что Ю. В. Андропову можно бросить упрек: ведь он не был рядовым свидетелем, он возглавлял КГБ, все видел, все знал, но...

— Этот упрек можно было бы принять, если не учитывать двух существенных обстоятельств. Во-первых, у КГБ были четко ограниченные функции и ясно определены задачи. (Немалое число преступлений раскрывалось вполне успешно.) Но коррупция — болезнь общественного организма, болезнь общества. Поднимать весь слой наболевших проблем органам было не под силу. Для этого нужно было ломать многие устои общества, а это уже не дело КГБ. Крупные преобразовательные шаги может совершить лишь организованная политическая сила — партия, что мы сегодня и имеем.

А во-вторых, сама обстановка тех лет была такова, что нередко честные люди стояли перед трудным выбором: или уйти в отставку, или бороться до последней возможности на том участке, который они контролировали.

У отца долгое время был сложный участок работы — Комитет государственной безопасности, и он отдавал ему все силы, пытаясь сохранить в органах высокий дух честности, неподкупности, бескорыстной верности самым чистым революционным идеалам и их самоотверженной защиты. Думаю, что данный отцу судьбой шанс совести он использовал до конца.

Академик Сахаров, который, вполне естественно, не испытывал и не испытывает особой любви к Ю. В. Андропову, и то отметил, что КГБ оказался почти единственной силой, не затронутой коррупцией и реально противостоящей мафии.

К тому же многие люди все еще смотрят на КГБ с позиции тридцатых годов и ждут немедленной кары для «врагов народа», а ведь после XX съезда КПСС положение и роль органов безопасности в нашем обществе существенно изменились.

— Как ваш отец воспринял доклад Н. С. Хрущева на XX съезде партии!

Игорь Юрьевич ответил далеко не сразу.

— Понимаете, сейчас велик соблазн что-то приукрасить, подогнать к нынешним меркам... Тогда я был еще слишком молод, чтобы фиксировать какие-то нюансы настроения отца, его непосредственную реакцию на речь Хрущева... Впоследствии мы неоднократно касались в своих разговорах личности Сталина, периода так называемого сталинизма и всех эксцессов культа. У меня сложилось впечатление, что отец очень серьезно относился к тому, что произошло на XX съезде, и очень ответственно... Массовые репрессии и беззакония периода культа личности Сталина он, естественно, осудил, но сам доклад и публичное развенчание Сталина отец никогда не рассматривал как шумный политический скандал, скорее он оценивал все происшедшее как историческую драму. Отец вообще не терпел поверхностного и скороспелого подхода к нашей истории, к истории партии, он считал, что всестороннюю, исторически завершенную оценку периода культа личности Сталина ни в 50-е, ни в 60-е годы сделать было просто невозможно, объективно невозможно.

— Лицом к лицу — лица не разглядеть?

— Видимо, так... Он был уверен и говорил мне об этом: только после того как процесс демократизации, начавшийся после XX съезда, охватит общество и партию, станет нормой нашей жизни, только после полного избавления от догматического субъективизма во взглядах на исторические процессы, можно будет заняться серьезным анализом такого явления, как Сталин. В то же время он неоднократно подчеркивал, что объективная оценка культового периода поможет партии избежать многих ошибок в будущем и будет способствовать самым положительным образом процессу демократизации, который он считал неизбежным.

— Как вы сами оцениваете сегодняшние процессы демократизации и гласности?

— Естественно, положительно. Перестройка реально, на деле расшатала застой, консерватизм, инерцию в политическом мышлении, впервые за последние десятилетия решительным образом повлияла на общественное развитие, сознание масс. Сейчас наконец-то приоткрываются многие очень интересные страницы прошлого.

Хотя очевидно и то, что делается это несколько односторонне и порой здравые суждения тонут в шумном потоке сенсационности и откровенно тенденциозных выступлений, которые не проясняют процесс познания прошлого.

Есть аргументы и аргументики. Одни убеждают, другие рождают новые сомнения. Скажите, пожалуйста, какой вывод я, как читатель, могу сделать из статьи уважаемого доктора исторических наук, который на страницах весьма репрезентативного журнала сообщает о том, что Сталин в ссылке плевал в суп Свердлова? Какой можно сделать из этого вывод?

Я решительно за восстановление «белых пятен» истории, за разоблачение того сложного феномена, который ныне назван сталинщиной. Но я против того, чтобы вместо исторической правды подавался суррогат, вместо честного исследования предлагались многозначительные двусмысленности.

— 1956 год вошел в историю как год этапный не только для Советского Союза, но и для всего социалистического содружества. Ваш отец в то время был Послом СССР в Венгрии, вы жили вместе с ним в Будапеште. Не могли бы вы рассказать об этом периоде жизни и деятельности Ю. В. Андропова?

— Политическую оценку венгерским событиям 56-го «года имеют право дать венгерские товарищи, серьезные историки. У меня же те дни оставили тяжелое впечатление. Наша семья покинула Будапешт 29 октября 1956 года, когда в городе шли уличные бои, и честно скажу: было страшно...

На отца события в Венгрии произвели, я бы сказал, потрясающее впечатление. Он ведь не был кадровым, или, как говорят, карьерным дипломатом. Опять же, у него было мировоззрение человека определенной эпохи, эпохи «линейного» понятия пролетарского интернационализма. То, с чем он столкнулся в Венгрии, никак не соответствовало книжным теориям, да, в общем-то, и нигде описано не было. Обстановка в стране менялась ежечасно, расстановка сил была самая невероятная, и от советского посла требовалось не только личное мужество, но и умение видеть завтрашний, даже послезавтрашний день. Нужно было срочно уходить от привычных стереотипов, чтобы, осмысливая конкретную ситуацию сегодняшнего дня, не утратить исторической перспективы.

Я не буду судить о работе Ю. В. Андропова как Чрезвычайного и Полномочного Посла СССР в Венгрии, но категорически не могу согласиться с Федором Бурлацким, который вывел некий «послевенгерский комплекс Андропова», определив его как приверженность исключительно советской модели социализма.

Могу со всей ответственностью заявить, что после событий 56-го года отец не только переосмыслил, но просто «перемолотил» в своем сознании многое из того, что считал ранее незыблемым, не подлежащим сомнению.

В последующие годы, если разговор заходил о путях социалистического строительства, отец всегда, я подчеркиваю, всегда говорил о том, что Советский Союз не имеет никакого права навязывать кому-либо свою собственную форму исторического развития, мы нигде в социализме не должны искать себя и расставлять оценки той или иной форме социализма.

— А как же Чехословакия, Афганистан?

— Я не имею права излагать суждения отца по таким сложным политическим вопросам. Убежден, что он бы мне этого не позволил.

Свое мнение могу выразить. Во-первых, события в Чехословакии и Афганистане неоднородны по существу. Во-вторых, для осмысления и полной оценки данных событий нужно время и глубокие исследования честных исследователей. Задача непростая. Нужно будет объективно и взвешенно оценить весь комплекс проблем и политических, и общественных.

Если же говорить об отце, то он хорошо знал историю, не был догматиком, четко понимал, сколь сложны и исторически конкретны понятия интернационализма и братской помощи. Из бесед с ним была понятна его убежденность в том, что военная помощь, как правило, диктуется экстремальными обстоятельствами, связанными с государственной безопасностью страны, интернациональным долгом.

Игорь Юрьевич снял очки, положил их на журнальный столик. Время интервью заканчивалось. Я не задал еще и половины заготовленных вопросов. Пришлось выбирать из последних...

— Скажите, как Юрий Владимирович относился к искусству?

— Очень вдумчиво. Мне запомнился такой факт.

Это было в 1976 году, когда мы с отцом отдыхали в Кисловодске. Так вот, как раз в то время в Москве устроили свою неформальную выставку художники-абстракционисты. Как известно, их самодельные выставочные павильоны снесли бульдозерами. Когда отцу сообщили об этом инциденте, чему я был свидетель, он пришел в самую настоящую ярость, с возмущением заявив, что один оголтелый администратор может стоить целенаправленных усилий нескольких вражеских спецслужб.

У отца были свои вкусы и привязанности в искусстве, он их никому не навязывал. Был убежден, что бульдозерами правоту того или иного направления во всем многообразии искусства не докажешь.

Вообще, одним из злейших недостатков после ленинского руководства в партии отец считал жгучий дефицит политической культуры. Это, на его взгляд, было тем драматичнее, что наша история начиналась культурнейшей и образованнейшей плеядой молодых революционеров.

— Для многих открытие, что ваш отец писал стихи, но нигде их не печатал даже под псевдонимом. Это, конечно, очень ярко высветило замечательную черту характера Юрия Владимировича — исключительную скромность. Читал ли он стихи в кругу семьи, что побуждало его браться за поэтическое перо?

— Любовь к литературе привила Юрию Владимировичу его мать. Читал он поразительно много, и познания его в литературном процессе удивляли не только меня, но и сестру — филолога по образованию. Сам же он писателем стать никогда не стремился, дело даже не только в том, что он был лишен какого-нибудь тщеславия, он очень ответственно относился к печатному слову. Для серьезной и вдумчивой литературной работы у него просто не было времени, а заниматься литературной подделкой или прибегать к помощи именитых литераторов он считал ниже своего достоинства.

Поэтические опыты считал делом сугубо личным, абсолютно интимным. Специально своих стихов не собирал и никогда не разрешил бы выносить их на общий суд. Кстати, коль мы заговорили о поэзии, расскажу об одной шутливой переписке.

Было это давно, году, наверное, в 1966. Отец работал тогда в секретариате ЦК. И вот по какому-то случаю ему прислали шутливое стихотворное предупреждение, суть которого заключалась в следующем: власть всех портит — испортит и тебя, какой бы ты хороший не был. Отец ничуть не обиделся, а тут же написал ответ, из которого я запомнил четыре строчки:

Уж много лет пылают страсти,
Мол, люди портятся от власти,
Но забывают, вот напасть,
Что люди сами портят власть!

Приблизительно так относился отец к извечному вопросу о нравственности власти и политики.

— Наверное, и вам приходилось слышать сочувственное недоумение: зачем же, мол, Ю. В. Андропов взвалил на себя такое бремя власти, если был очень болен. Может быть, этот вопрос и бестактен, но ответьте на него, пожалуйста.

— Занимая пост Председателя КГБ, отец, конечно, имел полную картину положения в стране, как, может быть, никто, он знал суть вещей...

Будем объективны: ведь он предпринял просто сверхъестественные усилия, чтобы остановить сползание и экономики, и общественных отношений к краю пропасти, когда стал Генеральным секретарем ЦК КПСС. Отчасти ему это удалось, но собственный организм не выдержал... Отец был очень волевым человеком и мог держать себя в прекрасной рабочей форме, даже если болел. Иногда мы просто не догадывались, каких усилий ему стоит каждодневный изнуряющий труд. В целом же в 1982 году он был относительно здоров, во всяком случае внешне. Болезнь обострилась к середине 83-го года, но до этого были практически бессонные ночи, была почти круглосуточная работа...

Сейчас некоторые публицисты и писатели, пытаясь предсказать развитие внутригосударственной политики при Ю. В. Андропове, выделяют в основном только его шаги по укреплению дисциплины, считая, что и дальше все шло бы по пути закручивания гаек. Это не так. Мне отец говорил: пойми, Игорь, что укрепление дисциплины и порядка в условиях развития демократии — это азбука политики, но не ее самоцель. Он подчеркивал, что в основе должно будет лежать преобразование всех отношений в обществе таким образом, чтобы человек-труженик не просто ощутил себя хозяином своей собственной страны, но и стал ее настоящим Хозяином.

Сейчас партия открыто подвергает вполне справедливой критике наших ученых-обществоведов, умудрявшихся теоретически обосновывать и оправдывать якобы с марксистских позиций все, даже очевидно ошибочные процессы, происходившие в обществе.

Обращение отца к классикам научного коммунизма не носило, если можно так выразиться, ритуального характера, а являлось для него самого как бы новой точкой отсчета в диалектическом развитии марксизма. Его работа «Учение Карла Маркса и некоторые вопросы социалистического строительства в СССР» должна была лечь в основу разработок теоретического обоснования предстоящих реформ...

Отцу было совершенно ясно, что преобразование общества предстоит проводить уже другим людям, и это была его личная трагедия, о которой мало кто знает, хотя он, кажется, и не скрывал, что практическую работу по действительному обновлению общества, те мероприятия, которые мы сейчас называем перестройкой и которой мой отец, я надеюсь, является современником, должны будут начать и начали делать все-таки другие люди...

Игорь Юрьевич встал, протянул руку на прощание, сказал:

— Все, не взыщите, о большем сейчас рассказывать не имею возможности. Может быть, позже.

★ ★ ★

Я не ставил перед совой задачу создания завершенного портрета Ю. В. Андропова. Сделана попытка как-то дополнить тот образ, что предстал перед нами в фильме Олега Уралова «Ю. В. Андропов — страницы биографии». Насколько удачно — судить читателю. Для себя же я сделал несомненный вывод: Юрий Владимирович был и остался крупнейшей фигурой нашей истории. И еще думалось о том, что в случайной партизанской кличке Ю. В. Андропова было что-то исторически предопределенное. Этот человек оказался действительно одним из «последних могикан» настоящих первостроителей коммунистического общества в нашей стране.

Он никак не укладывается в прокрустово ложе типичного номенклатурного работника сталинской поры, в тот образ аппаратчика, который усиленно создается стараниями некоторых массовых изданий.

Воспитанный в условиях, как сейчас кажется, всепроникающего и всеподавляющего культа личности Сталина, Ю. В. Андропов никогда не унизился до коленопреклоненного почитания вождя, никогда и нигде не пытался создавать свой собственный культ. Он просто честно работал. Наверное, поэтому выпал и из «брежневского круга» руководителей, хоть и находился в самом верхнем эшелоне власти: «звездная болезнь», маршальские звания, шикарные автомобили, скандальные похождения пресыщенных и избалованных родственников не коснулись его.

Человек, добившийся высшей политической власти в стране и при этом ни разу не поступившийся совестью, до конца своих дней сохранивший веру в изначальную чистоту и истинность коммунистических идеалов, следовавший этим идеалам даже в мелочах, не запятнавший себя ни одним недостойным поступком — не может не вызывать восхищения.

Беседу вел спецкор «Советского воина» С. Птичкин
1989 год

Сперва было желание написать свое мнение, с пометкой "от редакции WASP.kz", но потом понял - не тяну я пока на такое "особое мнение" - разумеется, оно есть, но скажем так - это частное и дилетантское мнение. Поэтому отсылаю к обсуждению этой личности, деятеля на наш Форум (эта тема), где и я и вы можем балагурить, не претендуя ни на какие истины...

***