На житейских перекрестках – драма в степи…

Еще совсем недавно цветущая, будто огромная яркая клумба, степь как-то вдруг высохла, пожухла, и Толобаю казалось, что не солнце — несчастье опалило ее. Весь поселок был потрясен смертью Комырши — жены Толобая. Точнее — бывшей жены. Не по его воле они разошлись, но не сумел удержать...

Теперь вся жизнь проходила перед его глазами. Сколько же подробностей, оказывается, сохранила память! Вот она стоит, Комырша, как живая, улыбается лукаво — догоняй, Толобай! Здесь, в степи, любили они гулять, особенно весной, когда расцветали тюльпаны. Возвращались в поселок с огромными охапками цветов — счастливые, беззаботные.

Только совсем не счастливой получилась их совместная жизнь. Кто виноват? Мучительно раздумывает над этим вопросом Толобай. Есть и его вина — почему поддавался чужой воле? Почему позволил вмешиваться в их с Комыршой жизнь? И вот — трагический финал. Комырша бросилась в канал — спасать тонувшую женщину, но не спаслась сама... Она всегда была готова помочь людям, а себе, своему мужу, дочкам помочь не сумела...

Когда Толобай вернулся из армии, решил со свадьбой не тянуть. Два года переписки с Комыршой укрепили его любовь и веру в ответные чувства девушки. Чего же ждать? Он считал себя человеком вполне самостоятельным — опытный шофер, люди его уважают. Для своей семьи он всегда сумеет заработать. А директор совхоза обещает помочь с материалами, чтобы построить новый дом... В общем, все складывалось как нельзя лучше, одно лишь тяготило парня: отношение к нему Хафизы Сыздыковой, матери Комырши. Она и не пыталась скрывать, что не по душе ей будущий зять. Не такого мужа хотела для своей любимой дочки, не о простом шофере мечтала. Да, сама она доярка в совхозе. И две дочери — тоже доярки. Есть еще два сына — один в армии служит, другой — в городской милиции, чем Хафиза очень гордится. Но особые надежды связывала она с младшей дочерью: Комырша хорошо училась в школе, была общественницей. И хотя работает птичницей, но это временно, убеждала себя Хафиза. Вот окончит дочка техникум, будет бухгалтером, а там и главным бухгалтером, но и это не предел: для молодой образованной казашки сегодня открыты все дороги, выбирай самую почетную — и шагай. Можно считать, Комырша уже начала свой путь наверх, радовалась Хафиза. Дочка ее, как ударница, победительница соревнований, уже побывала в Москве, на ВДНХ, ее избрали в члены областного совета профсоюзов — и это в двадцать девичьих лет! Ох, какие манящие дали виделись Хафизе Сыздыковой...

А тут — эта свадьба, будь она неладна. Ну что ж, раз не сумела отговорить дочь «до того», надо помочь ей отстоять право жить в семье мужа независимой жизнью.

Эти свои представления о будущей жизни молодых старалась Хафиза внушить и своим новым родственникам — родителям Толобая Садырова. Отец жениха, Калкабай, пытался мягко, чтобы не дай бог не рассердить сватью, возражать: дескать, главное в семье — не должности и не профессии, не общественное положение супругов и не доходы, а любовь да согласие. Вот он, Калкабай, всю жизнь прошел вместе со своей Матреной Филипповной — донской казачкой. Познакомились они на шахте, где оба работали. Не всегда был большой достаток в их доме, не занимали они никаких видных должностей, но всегда оба ощущали, как крепок их «тыл», как надежна семья — опора для каждого, что бы ни случилось.

Такой же жизни желал старый Калкабай и своему сыну. А что Толобай шофер, так разве это плохая профессия? И в совхозе его уважают, хотя и молодой, — вот как охотно директор идет навстречу со строительством дома! Шофер да птичница — чем плохая пара? Так рассуждал Калкабай. Только Хафиза к его словам не прислушивалась, свою «линию» гнула.

После свадьбы она чуть не каждый день приходила к Садыровым, где поселились молодожены. Матрена Филипповна к ее приходу готовила свежий бешбармак, угощала душистым чаем. А Хафиза, наслаждаясь своим положением почетной гостьи, болтала всласть — наконец-то были у нее вежливые и терпеливые слушатели. Любимая тема — блестящее будущее Комырши. Особенно расходилась, если в это время по телевизору показывали знатных женщин страны, заседающих в парадных залах.

— Счастливые их матери, — вздыхала она, — все к ним с уважением, с почетом. Плохая мать такую дочь не воспитает! Посмотрите-ка вон на ту девушку — вылитая Комырша! А моя бедная дочка только с пеленками возится...

И хозяева дома от таких разговоров начинали себя чувствовать губителями светлого будущего Комырши.

А она сама в этих разговорах не участвовала, не до того было: пеленала маленькую Гюльнар, стирала, готовила — в общем, делала все, что положено матери и жене. Уставала, конечно.

Однажды, когда Хафиза угощалась бешбармаком, в комнату вошла Комырша с пеленками в руках, бледная, чем-то недовольная.

— Доченька! — всплеснула руками Хафиза. — Как ты плохо выглядишь! Все крутишься, не присядешь даже... Жалко мне тебя. Ты же молодая, тебе надо развеяться... Как же ты будешь готовиться к экзаменам в техникуме? Пойди отдохни, погуляй, а с девочкой пусть муж твой посидит, отец он или нет?

В глазах Комырши блеснули слезы: когда кто-то пожалеет, и самой становится себя жалко. Она молча швырнула Толобаю пеленки и процедила сквозь зубы:

— Я иду гулять. Надоело сидеть дома, так и вся жизнь мимо пройдет.
— Но ты могла бы и меня позвать, моя мама с Гюльнар охотно посидит, — вспылил Толобай.
— А ты меня звал, когда, помнишь, со свадьбы Шолпан пошел провожать какую-то незнакомую девчонку? Думаешь, мне приятно было, когда все вокруг говорили: смотри, твой-то Толобай...

— Но я же тебе объяснял: она попросила меня, потому что почти все кругом были пьяные.

Спор по этому поводу шел, видно, не первый день. Что ж, ревность в молодой семье — не такая уж редкость. Поссорятся супруги, потом помирятся — обычное дело. Если только не подливать масла в огонь. А Хафиза только и ждала повода, чтобы разжечь большой костер.

— О-о-о, доченька, — протянула она со значением, — вот какая у тебя жизнь?! Мало того, что он тебе не пара, так еще и не любит тебя, за первой попавшейся юбкой бежит? Да зачем он нам нужен? Пошли отсюда. Забирай Гюльнар, сами ее вырастим!

Матрена Филипповна пыталась вступиться за сына, за молодую семью, но Хафиза уже села на своего конька:

— Толобай жену хочет на замок запереть, чтобы самому гулять сколько вздумается. Он даже в райком ее не пускает, мешает учиться...
— Но это же все неправда! — возмутился было Толобай и тут же осекся. Не мог он нарушить обычай предков — не мог кричать на старшего, на мать своей жены, возражать ей, спорить... А Хафиза, торжествуя, увела дочь с внучкой, гордо неся перед собой узелок с распашонками и пеленками.

Едва за ними закрылась дверь, как отец набросился на Толобая:

— Что ты за мужчина, если не можешь настоять на своем? Какой ты муж, если у тебя уводят жену и ребенка?

Что мог ответить Толобай?

Дом Сыздыковых стоял на самом краю поселка. Просто так, «по пути», туда не попадешь. Но редкий вечер не видели здесь, чуть поодаль от дома Комырши, Толобая. Стоял и ждал, не выйдет ли жена, не пронесут ли мимо Гюльнар.

Да что Толобай... Истосковавшийся по внучке Калкабай не выдержал, пришел к Хафизе, стал смиренно, чтобы не сказать униженно, просить: «Разрешите понянчить...» Смилостивилась Хафиза. И Калкабаю это показалось доброй приметой: может, вообще смягчилось ее сердце и изменит она отношение к зятю?

...Подошла осень. Соседи, товарищи Толобая помогли ему построить дом, осталось только обставить его. Но тут нужен женский вкус...

— Все тянет к ней? — спросил однажды Толобая тракторист Василий Бажин, когда они возвращались с полевого стана и проезжали мимо дома Сыздыковых. Толобай промолчал, но по лицу его Василий и так все понял.

— Тормози, — решительно сказал он и первым спрыгнул на землю. К счастью, Комырша с малышкой были дома одни.

Толобай протянул к дочке руки, и она улыбнулась, сразу пошла к нему. «Чует родную кровь», — прокомментировал Василий. Комырша молчала. А Толобай с упоением окунулся в живое тепло дорогого тельца. Как прошло время, он и не заметил. Василий, как мог, занимал Комыршу разговором. Но вот она показала на часы, коротко сказала:

— Вам пора, а то мои придут.

Уже на пороге Толобай осмелился задать вопрос:

— Можно, я буду иногда к вам приходить?

Комырша кивнула.

Он не шел — летел домой, словно на крыльях: значит, Комырша не окончательно порвала с ним! Он убедит ее, что они должны быть вместе!

Однажды, когда они вдвоем купали Гюльнар, Толобай решился:

— Скажи, чем я так перед тобой провинился? Разве теперь тебе лучше? И девочка радуется, когда видит меня...

Комырша тихо ответила:

— Пусть твой отец придет к моим, скажет, что мы решили жить в новом доме.

Она захотела вернуться! Несладко ей, видно, с родителями, если боится сама им сказать о своем решении... Ну, теперь все будет по-другому! — ликовал Толобай.

...Хотелось бы тут написать: «И стали они жить да радоваться». Да не так все вышло. Мало было у них радости в доме, Хафиза и ее муж Тукун не оставляли молодых своими наставлениями, далеко не всегда добрыми. И сама Комырша однажды предложила мужу:

— Давай уедем, не дадут мои родители нам житья.

Как ни жалко оставлять новый дом, своими руками выстроенный, но спокойствие семьи Толобаю дороже. Переехали в город. Манна небесная там с неба на Садыровых не посыпалась. Гюльнар отдали в ясли, она стала болеть. Платить за комнату пришлось дорого. Да и не сравнить — комната или целый дом. И близких не было рядом (теперь о них помнилось только хорошее), и подруг-товарищей. И уставала Комырша после работы, а в очередях стоять — не то что пойти в свой огород... Трудности поначалу сблизили супругов, а дальше вместе с усталостью стало накапливаться и раздражение. Подумали-посоветовались и решили вернуться в совхоз.

Встретили их с радостью. Дали двухкомнатную квартиру, Комырше, «без пяти минут» обладательнице диплома, предоставили работу в магазине, Толобай привычно сел за руль — хозяйство как раз получило новые машины.

Хафиза, казалось, наконец признала зятя. А уж он старался! И забор возле тещиного дома починил, и колодец почистил, и сена накосил...

А тем временем у Гюльнар появилась сестричка — Жанна. Комырша снова к колыбельке, а Хафизе это — нож острый. Зять, мол, нарочно хочет побольше детей — тогда Комыршу и вовсе из дому не вытянешь. «Отдай младшую в ясли. Иди работать, а то время упустишь, забудут тебя и в совхозе, и в районе», — твердила Хафиза дочери. Толобай, конечно, в другую сторону тянет: «Погоди выходить на работу. Дай ребенку побыть с тобой дома хотя бы до года. Пожалей малышку. Ведь не случайно государство платит пособие на ребенка». А мать в другое ухо нашептывает: «Не забывай, дочка, — не одной только семьей ты должна жить. Кто-кто, а ты достойна большего! Толобай рад бы вообще на тебя паранджу надеть...»

Семья, говоря языком социологов, вновь оказалась в «зоне повышенной опасности». Путь для сохранения семьи был только один: наводить мосты согласия с обеих сторон. Но Толобаю не хватало настойчивости и твердости (тяготила необходимость противостоять старшим), а Комырша просто ждала, кто перетянет, чья возьмет.

И однажды, вернувшись с работы, Толобай увидел, что дом опустел. Не слышно детских голосов, шкаф раскрыт, и в нем нет платьев Комырши, валяются игрушки, которые впопыхах забыли забрать... Когда Толобай прибежал в дом тестя, тот встретил его словами:

— Забудь сюда дорогу, слышишь? По-доброму пока тебе говорю...

Долго Толобай не мог смириться со случившимся. Холодный домашний очаг отпугивал его, он старался поменьше бывать дома. Как-то удалось ему вызвать жену на разговор, но так и расстались они, не поняв друг друга.

А в поселке между тем смаковали подробности разрыва. Сплетни, пересуды, нелепые домыслы... Доходило до Толобая, что он, оказывается, запил, что сестра его и Комырша подрались... Семья Сыздыковых жаловалась в партком и сельсовет, что Толобай преследует Комыршу, хочет отобрать детей, скандалит. От него потребовали объяснений, а он сам надеялся от кого-то услышать объяснение тому, что происходит, получить поддержку. Однако никто не собирался всерьез вникать в эти затянувшиеся «семейные распри».

И опять Комырша колебалась, опять начались их тайные встречи с мужем в степи, подальше от глаз родителей и соседей... Но Хафиза не дремала. И как только Комырша получила, наконец, диплом техникума, удостоверявший, что она теперь может работать бухгалтером, родители настояли: уезжай туда, где тебе предоставляют работу по специальности. На новом месте начнешь новую жизнь. Ты молода, умна, образованна, — заслужишь уважение, будешь «расти». А посмотри на себя — какая ты красивая! Еще встретишь человека, полюбишь его... О детях не беспокойся, мы их в обиду не дадим, ничего для них не пожалеем.

И уехала Комырша. Время от времени доходили слухи, что работает она бухгалтером рабкоопа, что появились претенденты на ее руку...
В свою очередь, Садыровы уговаривали сына: «Женись, Толобай, скрась нашу старость, пусть и у нас будут свои внуки, раз девочек отобрали...»

И вот — страшная весть о гибели Комырши.

...По пыльной дороге медленно движется грузовик с откинутыми чернокумачовыми бортами. За машиной тянется длинная вереница мужчин — женщинам, по обычаю предков, не положено идти за гробом. Низко опустив седую голову, не стыдясь слез, идет Калкабай. Сына его нет рядом: не разрешила ему Хафиза проститься в последний раз с Комыршой...

В областном суде я листаю папку с делом, озаглавленным «Об отобрании детей». Так можно назвать вторую часть драмы, разыгравшейся в этом степном поселке.

— Я возьму дочерей к себе — поддержите меня, — попросил родителей Толобай.
— Как не поддержать, только кто тебе их отдаст? — сокрушенно покачала головой Матрена Филипповна.

Она оказалась права. Народный суд отказал Толобаю Садырову в его просьбе передать ему дочерей на воспитание. Областной суд поддержал это решение. Сумела Хафиза заручиться поддержкой общественных организаций совхоза и снова «победила».

...Я захожу в дом Толобая. Его нет, но миловидная светловолосая женщина приветливо приглашает подождать мужа. (Я уже знаю, что жена Толобая — из соседнего совхоза.) В чисто прибранной комнате, на комоде, — увеличенные фотографии Гюльнар и Жанны. Я спрашиваю:

— Скажите, зачем вы снова добиваетесь пересмотра решения суда? Ведь у вас будут свои дети.

Она поднимает на меня голубые глаза и тихо, но очень твердо говорит:

— Но ведь это его дети...

П. Петров
Казахская ССР, Павлодарская область
1986 г.