Из записок Буратино

I

Пламя свечи погасло, и я уснул прямо за столом, на исписанные листах бумаг... Была прекрасная звёздная ночь середины июля. Вдруг меня кто-то тронул за плечо и тихо сказал: «Пойдем». Я приподнял голову, но в комнате никого не было. Пересилив себя, я встал и, раздевшись, лёг на диван. Светила чудная луна, и фосфоресцирующие стрелки часов показывали без четверти три. Сон овладел мною, и я вновь почувствовал прикосновение чьей-то руки и голос: «Ну что же ты, пойдём».

- Ты кто? - шёпотом спросил я. Стопроцентная слуховая галлюцинация мне ответила:

- Я посланница Других Миров.

- Да, да... Я знаю... - прошептал я про себя и, укутываясь с головой в одеяло, подумал, что надо внести хоть какое-то ограничение в свой хронический алкоголизм.

Так было и раньше, особенно когда в продаже появилась отвратительная на вкус «Настойка горькая, полынная - Армуаз». Она являлась жалким подобием абсента и всё, что в ней было привлекательного, так это низкая цена.

Когда-то, когда у меня нормально работала печень, не крошились зубы и память была способна удерживать не только плохое, тогда я писал по 10 - 20 страниц. Я не успевал ставить точку в конце законченного романа, как замысел двух-трёх новых произведений поглощал меня полностью. Тогда я не прибегал к свечам - моё вдохновение не нуждалось в искусственной стимуляции, скорее наоборот - я глушил бурную работу творческого разума снотворными средствами, а чаще - простым алкоголем. Мне говорили близкие, что алкоголизм - это моё наследственное несчастье, но вряд ли…

В дверь кто-то постучал; ночной гость, видимо из деликатности, не хотел нажимать на кнопку звонка, а тот, если честно, не работал всё равно. Выматерившись вслух, я прильнул к мутному глазку в двери - подъезд, освещаемый тусклой лампочкой, был пуст. Я не любитель подобных штучек, не даром все меня называют мрачным нелюдимом, а за глаза ещё и «пристукнутым» или «самушником», (верно, что-то есть). Я насторожился и услышал, помимо собственного сердцебиения, чьё-то хриплое дыхание.

- Кто там? - спросил я, как можно более низким и уверенным голосом - Что надо?

Дыхание за дверью прекратилось, и никто мне не ответил.

- Чёрт с вами, уже поздно и я иду спать, - сказал я и, сделав вид, что отошёл от двери, затаился. Когда надо я умею быть бесшумным, а затаиваться сама Природа научила.

Прошло, наверное, минут пять - за дверью не было ни звука и подъезд, через глазок, выглядел совершенно пустым. Может, и с той стороны затаились? - но я плюнул на всё и пошёл на кухню, где не зажигая света, закурил папиросу.

Зашумела водопроводная труба и одновременно с ней я вновь услышал стук, но уже в окно и как бы поскрёбывание ногтем по стеклу. Я разозлился и одновременно испугался - часть древних суеверий ещё прочно гнездилась в моем разуме. Стоя посередине комнаты, я явственно услышал, как лампочка над моей головой заскрипела и потихоньку начала потрескивать. Тончайшая нить накаливания засветилась слабым светом. Полумрак осветился, всё что было в комнате, отбросило во все стороны невероятно искажённые тени, похожие на чёрные плащи.

Я проснулся от лёгкого прикосновения и женского голоса, сказавшего прямо на ухо: «Пошли». В комнате стояла звенящая тишина, и чем сильнее я прислушивался, тем сильнее она звенела, наполнялась какими-то шепотками, смешками и постукиваниями. Вдруг, ко мне на одеяло, кто-то легко ступая взобрался. Когда-то у меня была кошка, она также вспрыгивала и прогуливалась по мне спящему, но теперь, уже более десяти лет, как кошки нет...

Сделав над собой усилие, я встал и, щёлкнув выключателем, огляделся; яркий свет ослепил меня - я был совершенно один. Я прошёл на кухню, по дороге включая всё имеющееся освещение - везде стояла полнейшая тишина - я был один. Вспомнив, что в холодильнике стоит початая бутылка водки, я обрадовался тому, что не прикончил её ещё вечером. Теперь будет чем успокоить расшалившиеся нервы.

Уже больше десяти лет я живу один - совершенно один. Где-то там, очень далеко, живёт моя сестра, живут мои братья, но они так заняты своими делами, что им не до меня; десять писем - десять лет... Я с улыбкой вспоминаю, как некогда одна только мысль остаться, вот так вот - одному, приводила меня в оцепеняющий страх, и я наперёд дал себе слово умереть, как только пробьёт этот зловещий час. Смешно - я знал до мельчайших подробностей, что и как произойдёт - я думал, что знаю ВСЁ! Да, это так - я действительно знал всё.
Я предпочитал бесконечно биться головой о стену, хотя знал, что стену можно обойти. Я даже знал где есть удобные двери, хитрые лазейки и давно пробитые и протоптанные бреши. Меня приглашали, зазывали и чуть не силой волокли за собой. Но мой расчёт был настолько прост и верен, что я загордился, мне было стыдно идти такими путями. Ведь мой путь вёл только к одному из двух: или я ломаю стену или ломаю голову («стена сломала голову» - неверное выражение). И вот с «высоты» сегодняшнего дня, я вижу целую и невредимую стену и ощущаю свою целую и невредимую голову. Что же произошло, в чём же я просчитался?

Я действительно шёл так, как говорило моё сердце, моё Я, или то, что называют «стержнем человека». Но я по-прежнему у той стены, а другие - далече, выше и, что непостижимо, счастливее...

Я не врал, когда первый раз в свои 24 года, поднял на себя руку. Тогда меня бросили, бросила девушка, которую я вроде любил. Такое случалось и раньше и, увы, позже. История настолько тривиальна, что стыдно рассказывать, а уж честно признаться...

Было и другое, но вряд ли кто назовёт трезво-пьяные безумства, попыткой самоубийства. Однако, многие обыденные для иных вещи, я делал именно по закону «Русской рулетки» и, отправляясь в тьму ночного города, я вершил самоубийство - 50 на 50,увы, опять же «увы!». Однобокая удача хромала за мной по пятам. Теперь я поостыл и даже выпив лишнего, не доставляю себе удовольствия поиграть со смертью, но - и никакого иного тоже… Мой девиз: «Вода бежит из крана - просто так, дело случая - перекрыть воду».

Я давно покинул свой город и живу невесть где, отыскать меня, пожалуй, будет трудновато и милиции. Да и кто узнает в сутулом, изрядно полысевшем пожилом человеке, круглолицего Мишаню, который всем наивно улыбался? То, что я писал, давно позабылось, давно брошено и растерянно. А то, что я пишу сейчас, можно назвать стариковской забавой - заранее обречённой тратой чернил. Я это знаю и поэтому сам выношу мусор из дома.

2

Переносясь из одного придуманного мира в другой, очень легко утратить свой собственный, реальный мир - об этом должен помнить всякий писатель, а я относил себя к писателям с «трезвой головой». Это не значило, что я не «хмелел» от любви моих персонажей, это значило только то, что сам я, всегда оставался как бы в стороне. Предоставлять, обрекать своих, пускай даже выдуманных персонажей, нелепым и жутким смертям - дело простое, но столь же жестокое, как если бы всё происходило в реальной жизни. Но вспомните, что стоит Некоторым писателям запросто отправлять десятки и десятки миллионов невинных на тот свет - бумага всё стерпит! А что до живых...

Одиночество писателя, не даёт ему выбора - писатель вынужден жить жизнью своих выдуманных героев, поскольку иной жизни у него нет. Постепенно и я погружался в - те миры, которые сам же выдумывал, погружался и с удивлением замечал, что чем больше я ими захвачен, тем меньше могу на них влиять. Я, как полный и безраздельный автор- владыка, оказывался пассивным наблюдателем происходящего и, чтобы не отстать от стремительного действия, вынужден был бежать вприпрыжку вслед за персонажами, на ходу, как журналист-борзописец, отмечать в блокноте суть увиденного. Порою я бунтовал и как капризный ребёнок, пытался овладеть своим детищем, своей собственностью. Но, как вскоре я убедился, такое «самоуправство» мне не сходило с рук за просто так; мир, рождённый моей фантазией, погибал только от одной уже моей мысли - подчинить его холодному разуму. Персонажи ещё какое-то время двигались, разговаривали, колёса машин крутились, а фабрики пускали дым, но этот мир был уже мёртв. Он напоминал потоки застывшей вулканической лавы или манекенов, которых переставляют из угла в угол. В конце концов, и это замирало в неестественных позах, и мои повести оставались, как правило, незавершёнными.

Это очень трудно - научиться создавать несуществующие миры, создавать их такими, как мечтал и не быть в них Диктатором. Но только так твоя фантазия способна создать произведение - Книгу. Иначе - бесплодные фантазии, тяжёлые от неосуществимости идеалов, рождающие злобу на реальность. А ведь чего проще - сочинить гармонию между противоречиями, между неприемлемыми вещами? Ни один литературный гений не сумеет соединить в одно прекрасное целое Любовь и Равнодушие - на это способна только мечтающая бездарность, но и «мечтающая» - это громко оказание, так - сон наркомана…

Мои любезные друзья всё время ждут от меня потрясающего произведения литературы, подобного творениям Гомера, Шекспира, Достоевского. Они выискивают в том, что я им даю, речь идёт о рукописях, каких-то Истин, умозаключений, равных по глубине мысли высказываниям Будды Христа или, к примеру, Фридриха Нище. Не скрою, я порою иду у них на поводу и выдавливаю из себя Слова, которыми я вроде излагаю свой собственный Опыт Жизни, но вряд ли хоть один из читающих поверит, что нет ничего проще и легче, как создание «Святого Писания» - имитации мудрости, книжной... Нет, не это есть цель и гений настоящей пишущей братии, она в другом - именно в простоте и обыденности. «Бежать всех Истин и всех мудростей». Кто сумеет удивить самым обыденным - тот и есть истинный художник. Только тот, кто в пыльной и истоптанной десятилетиями улочке, увидит и покажет неведомые краски, незаметные черты гармонии, красоты - тот и только тот Велик. Мир вечно был разделён на тех, кто созерцает окружающую Природу и на тех, кто самосозерцает и ищет ответы в себе самом. Природа многообразна, но едина. Собственное Я - одно, но их великое множество и это множество «Я» гораздо однообразнее, чем это пытаются представить. Все люди движимы примерно одним, в основе поступков и желаний - одно, всякое самосозерцание, если оно имеет целью что-то познать, всё равно приведёт к отказу от субъективных оценок собственного Я. И он может оказаться в пустоте, ведь самосозерцает «Я» только одно - самого себя, а то, что даёт ответы - вне поля зрения. Наше «Я» состоит из Природы, т.е. всего окружающего мира. И Истина - это вся безграничная Природа, в которой чьё-то субъективное «Я» - мельчайшая частичка и, - «По малому, целого не объяснишь». «Я есмь альфа и омега…» - слова, ничего не объясняющие слова, потому и пустые. Природа не кричит миллиардами голосов: «Я! Я! Я!», она молчалива, но не немая, просто она мудрее нас не привыкших задумываться, не привыкших ждать и вместо «Я», говорить - «Мы».

3

Один человек не любил деньги. Он, как и миллионы его сограждан, был беден. Есть люди, которые любят деньги - он ненавидел. И эта его нелюбовь была не из того завистливого разряда, когда, к примеру, трус хает отвагу, называет её глупостью и вообще несуществующей вещью и тем самым компенсирует свой недостаток. Обычно, чего не имеют, то и ругают, чтоб легче жилось. А этот чудак говорил: «Самая большая ценность денег не в их покупательной способности, не в обеспечении их золотом и достоянием государства и уж конечно не в их количестве, их ценность - в отношении к ним. Это мерзко, но чем больше их любят, тем они ценнее. Они могут быть фантиками из-под конфет, но любовь к ним, к самому слову «Деньги» - затмит ничтожество бумажки как таковой, затмит и вознесёт их выше всех куполов вместе взятых. За эту любовь - обладание деньгами, человек готов на всё, готов продать всё. Вы посмотрите - наша планета не знала такого рабства, какое воцарилось сейчас: человека уже не покупают - он продаётся сам и счастлив этому! Этот мир в своём извращённом понимании «Что хорошо и что плохо», наступил на горло самому себе; Самый большой раб - это самый богатый человек. Самый свободный - самый нищий! Я ненавижу деньги потому что, если они у мена есть – значит, я продан. Сколько их, столько и заплачено - такова цена моя...»

Он был беден и, многие законно вопрошали: «Как можно любить или не любить то, чего не имеешь, чего не изведал?». А он им отвечал: «А может ли быть любовь маленькой, ненависть слегка? Ведь вы все - всех денег мира не имеете, значит, вы, как и я, судите относительно, а по большему счёту - сколько надо иметь, чтобы по настоящему не любить или любить? Никто таковых средств не имеет, имеется только личное отношение к этому миру и к деньгам этого мира - это и есть любовь или ненависть. Всё, что мы имеем, вся наша законная собственность - НАШЕ ЛИЧНОЕ МНЕНИЕ, а всё остальное - владеет нами...»

Он не любил деньги и был беден, вот чудак - нищета владела им, а он владел, как оказалось - СВОБОДОЙ. Это лишь потом, с хворями и постоянными компромиссами будут появляться нюансы и... впрочем, так у всех.

4

Когда человек убивает - когда его разум преступает Грань дозволенного или когда его рука отнимает чужую жизнь? Когда человек изменяет - когда клянётся в верности не чувствуя любви или когда предаёт друга, подсчитывает выгоду?

«Грех малый - малое Прощенье, грех большой - большое Прощенье, смертный грех - прощает Господь. Прощает не всем...»

Влюблённые не изменяют друг другу - изменяют неспособные любить. Чтоб научиться любить, надо научиться прощать, но так ли уж важно прощать? «Простить легко, нелегко забыть». Кому нужна формальность прощения? Всем хочется забыть! Забыл и всё! - прощения уже не требуется. Но, забыл - это пренебрёг, пренебрёг драгоценными мгновениями, из которых соткана жизнь, память! Но помнить и простить? Объяснить? Самому себе объяснить, оправдать, смягчить, затушевать и сказать: «Что было - того не вернёшь. Всё прошло и не к чему себя и других поедать - день прошёл и ладно...». Не это ли фатализм, слепая покорность судьбе, боязнь пред вопросом - Зачем?! Это смерть, в ещё живой душе, смерть, только ждущая когда будет готова могила. И наша Любовь, наша Ненависть, Память, Прощение, Оправдание - Всё в могилу!

Любовь недостижимо далека, тем, кто унизил её, когда-то надругался над нею, может, не сознавая этого, может не сознавая, что это и есть Любовь...

Никакие прощения не воскрешают ушедших в небытие. «Я тебя прощаю» - сказанное вслух или про себя или даже не сказанное - это штамп, это подпись: «Я всё помню, я чувствую обиду, но я прощаю! Прощение моё - это признание боли, что горит рваной раной на сердце». Такие раны не заживают. Самое негуманное оружие - измена. Такие раны не простить и - чуда больше не будет…

5

Пламя свечи погасло, и я уснул прямо за столом, уткнувшись головой в бумаги. Мне снились сны, которые я тут же забывал, но я знал, что это были за сны - в них я без конца перелистывал и перечитывал страницы моей памяти - ненаписанные романы, короткие заметки «ни о чём», черновики и разрозненные листы уже позабытых стихотворений, всё это складывалось в одну толстую папку, которая затем переплеталась в книгу. В ней я хотел сказать... наверное, всего лишь одно... но смысл этого Одного, такой верный и ясный ранее, теперь всё более сгущался и я видел только восход солнца, близкие горы и бордовые закаты. Особенно часто я видел закаты... В сгущающихся сумерках, куда-то вдаль уносились всадники, улетали облака, птицы, деревья, гасли звёзды и исчезали звуки...

в числах.13.1998 г. А-А. © Михаил Дмитриенко