Музыка толстых

Дмитрий БЫКОВ, 10 апреля, 2006

Когда-то так называли джаз, безо всяких, впрочем, на то оснований. Скоро так можно будет называть всю музыку. Потому что глава российского представительства Международной ассоциации производителей фонограмм (IFРI) Игорь Пожитков не согласен, что лицензионные диски в России слишком дороги. В интервью RBC Daily он так и говорит: «Готов спорить с тем, что цена лицензионного диска не соответствует реальной. Цена складывается из многих показателей - стоимости студии, на которой записывается музыка, маркетинга, рекламы, видеоклипа и т. п.» В интервью «Компании» от 10 апреля этого года он высказывается еще откровеннее: «Она (власть, - Д.Б.) нам начинает указывать, что цены на легальную продукцию очень высокие. Но правообладатель не понимает, почему это должно быть дешево. Мы же никого не заставляем покупать. Мы требуем, чтобы пиратская продукция не продавалась. А будет ли продаваться наша, переживать не надо. Если кому-то надо послушать бесплатно, есть радио».

Власть действительно начинает указывать. Она, вероятно, еще не знает, что Игорь Пожитков отзывается о ее указаниях в столь пренебрежительном тоне, не то бы конечно, страшась гнева Игоря Пожиткова, никому указывать не посмела. А может, это Пожитков пока не знает, какая именно власть ему указывает. В России есть еще один руководитель - не чета главе представительства производителей фонограмм, но тоже, в общем, человек известный. Его зовут Владимир Путин. И на совещании с членами правительства 3 апреля этого года он сказал дословно следующее: «На легальную продукцию надо снижать цены - и тогда контрафакта не будет».

На этом совещании, кстати, Герман Греф отчитывался перед президентом о работе комиссии по интеллектуальной собственности. Он сообщил, что на пяти из восьми проинспектированных предприятий (все они относятся к оборонной промышленности) предоставляли либо площади, либо мощности под производство аудиовизуальной пиратской продукции. Все проштрафившиеся директора уволены. Но деятельность Германа Грефа тоже не удовлетворяет Игоря Пожиткова. «Наш диалог (с органами государственной власти, - Д.Б.) ограничен теми ведомствами, которые тактически вынуждены если не делать, то изображать, что что-то делают. Например, как министерство Германа Грефа, которому надо завершать переговорный процесс по вступлению России в ВТО». Греф, таким образом, всего лишь имитирует реальную борьбу с пиратством. А что же надо делать?

Здесь Пожитков демонстрирует классический, хорошо знакомый российский подход: набор репрессивных мер. Это борьба со следствиями, вместо устранения причин. Хотя и звучит грозно, для многих привлекательно: «Закрыть лоточную торговлю. Настучать по башке милиции, чтобы они перестали брать деньги с торговцев и крышевать их». Иными словами, вместо того, чтобы сделать лицензионные диски дешевле и тем привлекательнее для главного их потребителя, российского студента или среднего интеллигента, - Пожитков предлагает разгонять лотошников и «стучать по башке милиции», что само по себе, может, и приятно (не все же ей стучать, нам по башке), но, думается, совершенно бесперспективно. Как подавляющее большинство моих сверстников и коллег, я покупаю диски в метро, на лотках и на пресловутой Горбушке, где лицензионная продукция составляет весьма скромный процент. Связано это с тем, что, работая на пяти работах, я все же не могу позволить себе оплачивать студию, маркетинг, рекламу и клипы, а также прочие расходы исполнителей, которых защищает Игорь Пожитков. Я понимаю, что пиратство - это нехорошо и неправильно. Но понимаю и то, что оно неизбежно - пока цены на товар не придут в мало-мальское соответствие с покупательной способностью его главной тагет-группы.

Мне ведь не за Путина, в конце концов, обидно, хотя это редкий случай, когда я с ним согласен. Мне обидно за культуру, как таковую – ее опять делают принадлежностью «верхних десяти тысяч». Ее хотят сделать собственностью тех, кто может за нее заплатить. И это уже не имеет отношения к борьбе за правопорядок и законность, за международную репутацию России и законопослушание. Хотим мы того или нет, но главными потребителями культуры в России являются люди, неспособные выкладывать по 600-800 рублей за диск. Такова реальность. Пожитков отлично о ней знает – живет-то он в Москве. И в провинцию, наверное, выезжает.

Наши артисты любят побороться с пиратством - это их законное право. При этом все они люди небедные, так что борьба выглядит довольно забавно. Я понимаю, когда Элтон Джон и Пол Маккартни возглавляют кампанию по борьбе с Napsterом: средний потребитель их музыки в Европе или Штатах может позволить себе и билет на концерт по 200-300 долларов, и диск за тридцать евро. Но отечественные исполнители не могут не знать, как живет их слушатель-зритель. И потому самые дальновидные из них не противятся неизбежному: хорошо, конечно, продемонстрировать уважение к закону, но куда лучше донести сделанное до той публики, которой это действительно нужно. Не всякий зритель пойдет в мультиплекс с билетами по 600 рублей, ему проще купить пиратский сборник из восьми новых фильмов или столь же пиратский саундтрек. Бороться с пиратством легче, нежели с бедностью, - но именно потому и бесполезнее. Пиратство будет жить до тех пор, пока зарплата среднего россиянина - не магната и не люмпена - будет колебаться в пределах 7-12 тыс. руб. в месяц (беру еще сравнительно оптимистичные цифры), а цены на еду будут расти нынешними темпами (цены на жилье не упоминаю вовсе).

Меня ведь что особенно злит во всем интервью Пожиткова? Вот этот пренебрежительный тон: «Пусть слушают радио». У Эрве Базена, не самого глупого француза, было такое четверостишие, несколько под Маяковского:

Если народ не имеет хлеба, пусть едят пирожные!
Помните Марии Антуанетты слова?
А после в корзине отруби ела
Ее отрубленная голова.

Я вовсе не одобряю расправы над Марией Антуанеттой, сказавшей свою знаменитую благоглупость про пирожные не по злобе, а именно от недостатка ума в отрубленной впоследствии голове. Но заявлениями типа «Не хотят платить за диски - пусть слушают радио!» несложно спровоцировать социальный взрыв даже и в таком терпеливом народе, как наш. Можно отнять у него интересное телевидение - проживем без Парфенова, - но отнять почти все кино и всю музыку, сделав их прерогативой состоятельной части общества, было бы уж как-то совсем недальновидно. Особенно если учесть, что дикая эта дискриминация осуществляется под предлогом борьбы за соблюдение закона.

О законе у нас, как известно, больше всего говорят люди с неоднозначной репутацией - именно они входят во всякие советы друзей милиции. Вечное русское противопоставление Закона и Благодати никогда еще не давало доброго плода. Закон, согласно русской традиции, обязан быть бесчеловечным, но именно при соблюдении этого условия народ, согласно той же традиции, имеет полное моральное право на него плевать. Нигде в мире нет такого разнообразия уловок по обходу законодательства; нигде коррупция не выглядит такой живучей, потому что бесчеловечный и бессмысленный российский закон превращает любого гаишника в аппарат по взиманию взяток и благодарному отданию чести; нигде нет такого разрыва между статусом человека и уровнем его жизни.

Российский кинокритик вынужден покупать фильм с лотка, потому что далеко не все картины, о которых приходится писать, показываются на бесплатных пресс-показах (и не на все пресс-показы тебя зовут, если промоутеры знают о твоей склонности ругать плохое кино). Российский музыковед и просто меломан никогда не купит лицензионный альбом – его стандартный гонорар даже в глянцевом издании не поднимется выше доллара за строчку и покупка диска, таким образом, обойдется ему ровно в сумму гонорара за двадцатистрочную рецензию.

В принципе, я не против того, чтобы культура окончательно стала собственностью богатых. Я всегда выступаю за то, чтобы довести зло до абсурда - тогда оно истребит себя само. Пусть артисты и производители фонограмм коллективными усилиями истребят пиратство и будут петь только для тех, кто может им достойно платить. Тогда у тех, кто достойно платить не может, появится своя культура - альтернативная. И, смею думать, настоящая. В конце концов, импрессионизм, а за ним и вся культура XX века выросли из тех подвалов и мансард, где ютились художники, отвергнутые Салоном. Истеблишмент должен получить свою музыку, которая стоит больших денег. И тогда у нас, может быть, наконец появится настоящая. Что-нибудь вроде Эдит Пиаф, которая начинала свою карьеру в качестве уличной певицы, не жалевшей голоса для парижских студентов и клошаров.

Наверное, Игорь Пожитков на меня обидится. И даже скажет или напишет, что я демонстративно нарушаю закон, соучаствую в краже интеллектуальной собственности и должен за это пострадать. Наверное, ему будет неприятно, что я противопоставил его президенту Путину. Он ведь тоже за диктатуру закона, Пожитков-то. Просто представления о диктатуре закона у них с Путиным пока, слава Богу, разные. Президент уже просит не жевать сопли, но еще не предлагает, по крайней мере - публично, настучать кому-либо по башке. А я вовсе не хочу никого обижать. И соучаствовать в краже интеллектуальной собственности тоже не хочу - я человек законопослушный, потому и живу в двухкомнатной квартире, и езжу на «Жигулях». Я хочу, чтобы Игорь Пожитков и другие защитники интеллектуальной собственности в России не обиделись, а задумались. Задумчивость облагораживает. Страна, где есть много думающих людей, гораздо быстрей наращивает авторитет в глазах всего мира, нежели страна, в которой борются за торжество правопорядка путем перманентного насилия над населением.

Дмитрий Быков - публицист, автор изданий «Огонек и «Собеседник»

Мнение редакции wasp.kz совпадает с мнением Автора

Каменистый путь к Каменному острову

Чикагский ритм - ШЕЙЛЫ БЕНСОН

Открыть небольшой теплый фильм о молодых джазовых музыкантах, снятый за S380.000 на той же неделе, что и «Роза», - это все равно что обнаружить, что ваш прекрасный молодой танцевальный коллектив открывает в тот же вечер Барышников. Нуриев и Фонтейн решают дать совместное прощальное выступление. Это может быть действительно очень хорошая танцевальная компания, но вы можете отчаяться, что кто-нибудь когда-либо услышит об этом.

Они услышат о «Каменном острове», если Тамар Хоффс будет что сказать по этому поводу. «Каменный остров» - ребенок Хоффса, ее ребенок и режиссер / сопродюсер Эндрю Дэвис. Дэвис и Хоффс пережили худшую зиму в Чикаго в 89-м. лет, чтобы снимать фильм в его реальном месте. Они преодолели личную трагедию, когда их кипучий центральный актер Эдвард Стоуни Робинсон. 24, когда он снимал картину, умер от сердечного приступа вскоре после того, как она была закончена. Они упорно продолжали распространять фильм сами, Это трудоемкое предприятие с высоким риском. На прошлой неделе «Каменный остров» открылся в «Монике», чтобы согреть сердце любого кинематографиста, а продюсер и соавтор Хоффс динамично и страстно рассказывает о своем первенце.

Дэвис и Хоффс сидели - вернее, он сидел; она едва сдерживается мебелью - недавно в арендованном офисе и проследила происхождение «Каменного острова», их «маленького» фильма с участием 18 актеров. 45 музыкантов и 100 с лишним статистов, снятые за шесть недель.

Бульвар Стоуни-Айленд на юго-восточной стороне Чикаго - это район, который когда-то был белым, но теперь становится черным. Энди Дэвис хорошо это знал, он вырос там - он видел своего младшего брата Ричи, живущего сейчас там, как «последнего белого еврейского ребенка в округе». Дэвис, которому сейчас 32 года, уехал из Чикаго в Голливуд сразу после колледжа, работал в качестве помощника оператора Haskell Wexler («наставник») в «Medium Cool» затем снял обычную серию телевизионных рекламных роликов, телевизионных документальных фильмов, детских фильмов, индустриальных фильмов и малобюджетных полнометражных фильмов, мечтая о собственном полнометражном фильме.

По параллельному маршруту. Тамар Хоффс, писатель, автор, иллюстратор. Магистр философии Чикагского университета. Аспирантка Йельского университета изящных искусств, мать троих детей, познакомилась с кинематографистом Дэвис на съемках «Лепке», написанного ею в соавторстве. Оба бывших чикагца обнаружили, что у каждого из них есть младшие братья, которые были музыкантами, и почувствовали ностальгию по особенное ощущение далекой юго-восточной стороны Чикаго. Они вместе говорили о фильме из Чикаго после «Лепке».

«Шестьдесят третья улица и бульвар Стоуни-Айленд были очень тяжелым районом после 60-х годов, когда отряд черной революции снес почти все». - сказал Дэвис. «Но для меня этот уголок означал музыку и музыкантов. Раньше я работал в центре города на Рождество в магазинах, боксировал подарки, а когда я возвращался домой ночью, всегда были музыканты, которые играли поблизости в отелях».

Когда Дэвису пришла в голову идея создать свой собственный фильм, он задумал историю гитариста (его 18-летнего младшего брата Ричи) и его приятеля Кевина (Эдвард Стони Робинсон), которые мечтают собрать группу. Художественная литература, но с собственными корнями. Он следил за Ричи и его друзьями-музыкантами, снимал на пленку и фотографировал, наконец, собрал слайд-шоу, показывающее, как его фильм выглядел в его воображении. Именно с этими слайдами, кассетами и пластинками, результатом месяцев блуждания по старым кварталам, он встретился, чтобы поговорить с Хоффсом. Их связь была закрытой.

Во время съемок Хоффс внимательно следил за затратами; пожертвования были почти в порядке дня. «Это был Кинотеатр». - крикнула она. Кто-то подарил плиту, появились студенты-киностудии и готовили три обеда в день. Компания до сих пор работает осторожно: это единственное производство на памяти, у которого на спине стоит штамп Fotomat 4x5. На изображении не видно ни одного срезанного угла. экран, однако. Хоффс и Дэвис отдают должное (наследному оператору-постановщику Так Фудзимото (которого можно мельком увидеть в роли стажера на вскрытии). «Так - один из самых ярких молодых операторов», - говорит он. молодой экс-камера Дэвис: «У него необычайно сильное зрение» (Фиджимото также снимал «Последние объятия» Демме и был одним из операторов «Бесплодных земель»).

Управление по продвижению фильмов штата Иллинойс приветствовало съемочную группу и открыло двери городским властям. (Они также должны были присудить фильму первую ежегодную премию Линкольна, когда он открылся на Чикагском кинофестивале год спустя.) Более половины инвесторов фильма были найдены в Чикаго.

Группа Stony Island Band, сформированная в фильме, на самом деле не существовала до начала фильма. Его участники были отовсюду: молодой Джордж Энглунд, бесконечно убедительный в роли деревенского саксофониста с грубыми костями, был актером с Западного побережья (на самом деле, сыном Клорис Личман). Джин Бардж, который играет Перси, ведущую душу группы, был ритм-аранжировщиком Натали Коул в Чикаго; он привнес ядро ​​ритм-секции группы.

Одно из самых ярких выступлений в фильме принадлежит Ронни Бэррону, который играет певца и пианиста из Нового Орлеана Ронни Рузвельта. Дэвис и Хоффс заметили Бэррона на альбоме Пола Баттерфилда «Better Days» и после нескольких недель поисков отправили его на концерт в Сан-Диего. Ларри Болл, басист группы, играл у Кертиса Мэйфилда.

«Когда я сейчас смотрю фильм, я больше всего горжусь тем, - задумчиво говорит Дэвис, - что собрал всех этих музыкантов отовсюду, давая им шанс быть увиденными. Музыканты потрясающие. Они такие деликатные, но в то же время такие безумные и жесткие ».

Хоффс добавляет: «Я думаю, что музыкантов трудно понять: и здесь есть такой доступ для всех, кто снаружи может, наконец, увидеть, каков их мир на самом деле - его сладость и чистоту».

«Я пытался разрушить некоторые стереотипы, - резюмировал Дэвис. - В фильме представлена ​​в основном черная группа из Чикаго, но человек, которому передается музыка (Бэррон), оказывается белым. Сегодня в Америке музыка становится общим языком между черными и белыми. Если бы не было музыки, представьте, каким было бы общение. Я бы хотел думать, что если бы кто-то через сто или 200 лет увидел распечатку этого фильма из капсулы времени, он бы мог посмотреть на него и сказать: `` Вот каково было быть музыкантом ''. в Чикаго в 1978 году ».

Для записи: «Каменный остров»

Некоторые кредиты к фильму «Каменный остров» были неправильно указаны в обзоре Чарльза Чамплина в The Times от 7 ноября. Ронни Бэррон изобразил пианиста из Нового Орлеана. Сюзанна Хоффс была девушкой Ричи. Группа Stony Island исполняла песни вживую для зрителей. фильм, который был написан актерами. Дэвид Мэтьюз написал отдельное подчеркивание.

Лос Анджелес Таймс
15 ноября 1979

Rocky Path to ‘Stony Island’

Chicago Rhythm BY SHEILA BENSON

Opening a small, warm film about young jazz musicians made for S380.000 the same week as “The Rose" is like finding that your fine young dance company is opening the same night Baryshnikov. Nureyev and Fonteyn decide to give a joint farewell performance. Il may be a very nice dance company indeed, but you could well despair that anyone will ever hear about it.

They'll hear about “Stony Island," if Tamar Hoffs has anything to say on the matter. “Stony Island” is Hoffs' baby, hers and director/co- producer Andrew Davis’s. Davis and Hoffs survived' Chicago’s worst winter in 89 years to shoot it in its actual location. They surmounted personal tragedy when their ebullient central actor, Edward Stoney Robinson. 24 when he made the picture, died of a heart attack shortly after it was finished. They have persevered to distribute the film themselves, a time-consuming, high-risk enterprise. Last week “Stony Island” opened at the Monica to a burst of local reviews to warm any film maker’s heart, and producer/cowriter Hoffs is dynamic and impassioned talking about her firstborn.

Davis and Hoffs sat—rather, he sat; she is barely contained by furniture—in a borrowed office recently and traced the origins of “Stony Island,” their “little” film with .’18 actors. 45 musicians and 100-odd extras, shot in six weeks.

Stony Island Blvd., on Chicago’s Southeast Side, is an area once white but now becoming black. Andy Davis knew it well, he’d grown up there-, he saw his younger brother Richie now living there as “the last white Jewish kid on the block." Davis, now 32. had left Chicago for Hollywood right after college, worked as assistant cameraman for Haskell Wexler (“a mentor") on “Medium Cool." then shot the usual litany of TV commercials, TV documentaries. children’s films, industrial films and low-budget features while dreaming of his own feature.

On a parallel route. Tamar Hoffs, writer, author, illustrator. MA in philosophy from the University of Chicago. Yale graduate student in fine arts, mother of three, met cinematographer Davis on the set of “Lepke," which she'd co-written. Both ex-Chicagoans found they also each had younger brothers who were musicians, and a nostalgia for the particular feel of the far Southeast Side of Chicago. They talked of a Chicago-based film together after “Lepke.”

“Sixty-Third and Stony Island Blvd, was a very tough area after the ’60s when the Black Revolution Squad tore almost everything down.” said Davis. "But to me that corner meant music and musicians. I used to work downtown at Christmastime in the stores, boxing presents, and when I came home at night there were always the musicians who played nearby at hotels."

When the lime came for Davis to create his own film, he plotted the story of a guitar player (his 18-year-old kid brother, Richie) and his buddy Kevin (Edward Stoney Robinson) who dream of putting together a band. Fiction, but with its roots in fact. He followed Richie and his musician friends, taping and photographing, finally putting together a slide show of how his film looked in his mind’s eye. It was with these slides, tapes and records, the result of months of hanging around the old neighborhoods, that he met to talk with Hoffs. Their association was sealed.

During shooting, Hoffs kept an eagle eye on the costs; donations were almost the order of the day. "It was Film Camp.” she said wryly. Someone donated a stove, film students appeared and cooked three meals a day. The company still operates cannily: It’s the only production within memory with 4x5 stills stamped Fotomat on their backs. None of the cut corners is in evidence on the screen, however. Hoffs and Davis give credit for that to (heir director of photography, Так Fujimoto (who can be seen fleetingly as an intern in the autopsy scene). "Так is one of the brightest of the young cameramen around," says young excameraman Davis. “He has an extraordinarily strong visual sense." (Fyjimoto also shot Demme's "Last Embrace" and was one of the cameramen on "Badlands.”)

The Illinois State Film Promotion Office welcomed the crew and opened doors to city officials. (They were also to award the film the first annual Lincoln Award when it opened at the Chicago Film Festival a year later.) More than half the film's investors were found in Chicago.

The Stony Island Band formed in the film didn’t really exist before the movie started. Its members came from all over: Young George Englund, infinitely convincing as the rawboned hillbilly saxophonist, was a West Coast actor (Cloris Leachman's son, actually). Gene Barge, who plays Percy, the band’s guiding soul, was Natalie Cole’s rhythm arranger in Chicago; he brought in the core of the band’s rhythm section.

One of the film's most pungent performances is by Ronnie Barron, who plays the New Orleans singer-piano player Ronnie Roosevelt. Barron was noticed by Davis and Hoffs on a Paul Butterfield album, "Better Days,” and tracked after weeks of sleuthing to a gig in San Diego. Larry Ball, the band's bass player, was playing for Curtis Mayfield.

"When I look at the film now, what I’m proudest about,” Davis says thoughtfully, "was bringing all those musicians together from everywhere, giving them a chance to be seen. Musicians are fabulous. They're so delicate and yet so crazy and so tough al the same time."
Hoffs adds, "I think it's hard to understand musicians: And there’s such an access here for everyone on the outside to see, finally, what their world really is — the sweet-, ness of it, straight on."

For the Record: ‘Stony Island’

Some credits for the film "Stony Island” were incorrectly given in Charles Champlin’s review in The Times, Nov. 7. Ronnie Barron portrayed the New Orleans piano player. Susanna Hoffs was the girlfriend of Richie. The Stony Island Band performed songs live for the film that had been written by cast members. David Matthews wrote the separate underscore.

Los Angeles Times 11/15/1979