Тридцать лат назад появился на окраине большого кустанайского села крупный совхоз. И тридцать лет потребовалось, чтобы понять — друг без друга они не проживут.
По дорогам детства надо ходить пешком. Кажется, это сказал Королев. Увы, было невозможно последовать совету академика на самой длинной улице Введенки. Ветер смахивал все живое с покоробленного льдистого настила, бросался сверху, справа и слева, снизу, отовсюду разом. Кто был зимой на кустанайской целине, тот знает, каково ходить по ней пешком. Было утро, зимнее и тусклое, и дети пробивались в школу сквозь яростную круговерть колючего снега.
На памирском леднике Федченко я видел альпинистов, которые шли таким же образом — круто наклонившись вперед, цепляясь за неровности льда. Родители крохотных введенских скалолазов написали несколько жалоб, требуя утренний школьный автобус. Но и зимой 1986 года не получили ни автобуса, ни объяснений, почему это невозможно. Читая в газетах твердые фразы о том, что самые выгодные вложения в сельское хозяйство — это вложения в сферу социальную с целью создания наиболее благоприятных условий жизни и труда, они не понимали, почему эти слова не материализуются в сфере их жизни. И, как мы увидим дальше, не только в связи с утренним школьным автобусом...
Тридцать лет назад, я помню, школа находилась не в конце самой длинной улицы, на территории примкнувшего сбоку совхозного поселочка, а точно посередине большого села. Так всегда застраивались старые деревни: центр есть центр. И школа — всегда в центре.
Вместе с председателем сельсовета Смирновым мы стояли посреди ныне не существующего центра Введенки и вспоминали: вот здесь была школа, здесь райком партии, здесь редакция районной газеты «Знамя победы», здесь клуб, здесь книжный магазин... Районных учреждений не стало еще в 50-х годах: Введенский район был ликвидирован. Но куда делись очаги культуры и просвещения, над которыми, казалось бы, не властны стихии упразднений и реорганизаций? На месте школы — пустырь, развалился клуб, нового так и нет, а киномеханик Иван Удотов, в силу своего былого занятия человек из самых известных в Введенке, ушел в плотники. Нет и книжного магазина.
За тридцать лет появилось только одно здание (лучше сказать — помещение) — неаккуратно сложенный из серого силикатного кирпича гастроном на три рабочих места. И в том самом центре, бывшем, по правую и левую руку, хоть так стой, хоть этак, пустыми глазницами смотрят на улицу, по которой идут в школу дети, полуразбитые, брошенные жителями дома.
Сегодня дети идут в школу в совхозный поселок, но, повзрослев, пойдут ли они снова по этой дороге в совхоз — на работу? «Не хватает рабочих рук», — говорили мне в совхозе. Да, не хватает. Но введенцев, моих ровесников и одноклассников, я встречал в других городах и селах Кустанайской области. И не одних, а с тремя-четырьмя детьми. У Нади Величко даже появился внук. Почему же их руки не пашут поля под Введенкой, не доят коров на местных фермах, не разрезают алые ленточки при сдаче новых хозяйственных и культурных объектов, жилых кварталов?
Введенку не объявляли неперспективной, как это еще недавно было со многими селами в Российском Нечерноземье. Ее не лишили работы, как это бывает с горняцкими поселками на выработанных месторождениях. Но, быть может, насмотревшись фильмов о «красивой» городской жизни, введенцы стали стыдиться своей деревни и своей неброской деревенской жизни?
Но вот я встречаюсь с городскими «введенцами» — Надей Величко, Славой Воронковым, Лидой Лаптевой и с первых минут ощущаю, как цепко их держит за сердце деревенская память. А Мурат Елемесов, бывший когда-то секретарем комсомольской организации совхоза, уехал в сельский поселок Кунай, который во всем проигрывает даже нынешней Введенке.
И мы говорили: нет, не проста наша деревня Введенка. В ее истории немало ярких страниц. Введенцы уходили воевать за Советскую власть в знаменитые отряды Тарана и Летунова (по его имени назван совхоз). Здесь почти в каждом доме хранились фронтовые письма, фотографии и боевые награды Великой Отечественной. Во время освоения целины райцентр стал «плацдармом штурма плодородных массивов притобольской степи», — как писал тогда местный газетчик Анатолий Тышлев.
Эта ли, другая, но деревня всегда была не просто местом жительства, а средой обитания человека. Здесь допустимо сравнение с природной средой, в которой идут невидимые глазу процессы, тонко обеспечивающие стабильность и процветание взаимного существования множества организмов. Достаточно возобладать одному из процессов, как происходит угнетение других, что способно привести к разрушению среды или ее перерождению.
Какие же процессы могли нарушить жизнь Введенки, которая начала заселяться еще в прошлом веке?
Да, ее «разжаловали» — была райцентром, а стала центром одного совхоза. Это событие, разумеется, повлияло на привычную среду обитания и общения, понизило курс введенских «акций». Не то звание — и стала пустеть? Но факты — вещь упрямая. В двенадцати километрах от Введенки, в те самые годы упразднения района, на пустом, не освященном родовой памятью месте — три чабанские хибарки не в счет — появилась центральная усадьба совхоза имени Буденного. Теперь это компактный, хорошо спланированный поселок, с отличными домами. В совхозе имени Буденного живут многие бывшие введенцы. В Введенке «буденновцев» лично я не встречал.
Так что дело вовсе не в количестве лычек на погонах деревни.
Однако есть факторы, которые нельзя не принимать в расчет. В последние 25 лет мощно развивается промышленность Кустанайской области, особенно рудодобывающие производства. На моих глазах закладывался город Рудный, а в этот раз долго, очень долго, даже показалось, мы не в Рудном, а уже в Кустанае, ехали по его улицам и нескончаемо тянулись вереницы домов, слева и справа, вблизи и вдали в наступающих сумерках открывались новые массивы света — живые, многонаселенные, растущие. Почти все его жители — деревенские, откуда еще было брать народ?
На территории Введенского сельсовета тридцать лет назад проживало более 5 тысяч человек, сейчас — 3046. Стариков стало вдвое больше. Заметим для дальнейшего разговора, что резко возросла экономическая нагрузка на оставшихся работников, а это, повысило значение каждого из них.
Во всех ли случаях превращение крестьян в горожан должно вызывать нашу критику? Это процесс объективный и в первооснове своей не разрушительный. Вопрос только в его масштабах и причинах. Сегодня, когда мы стремимся добиться коренной экономической и психологической переориентации общества, особенно важно разобраться с причинами миграции, чтобы ликвидировать или уменьшить влияние тех факторов, которые вызваны очевидным несовпадением личных и общегосударственных интересов.
Думаю, что размер заработка к ним не относится. Как свидетельствуют социологические исследования, проведенные в Кустанайской области Академией общественных наук при ЦК КПСС, вовсе не материальные трудности были причиной отъезда в города: более 90 процентов опрошенных были удовлетворены заработной платой.
И в нынешней Введенке, без всяких исследований, невооруженным глазом видно, что люди живут с достатком, даже богато, ни в чем таком материально-вещественном не нуждаются. Но чтобы в этом убедиться, надо зайти в дома, в комнатах побывать. Тридцать лет назад деревня куда беднее была, но о своих фасадах заботилась, обставляла их аккуратными палисадничками, раскрашивала ставни и ворота в розовое и голубое, а нынче как-то ушла в себя, внутрь, затаилась за дверями, словно переселившись в коммунальную квартиру.
И еще один примечательный факт. Введенка всегда пекла для себя хлеб — что за деревня без собственной пекарни? Местный хлеб славился, за ним приезжали, сделав немалый крюк. Теперь хлеб в Введенку везут из райцентра Боровского, за сорок километров. Свежим он не бывает, но почему-то удовлетворяет население.
Из этого же ряда и другое обозначившееся явление; жители деревни перестали строить жилье, больше рассчитывают, что совхоз даст квартиру. Совхоз квартиры потихоньку дает. Но его поселок — это уже не деревня, не город — место жительства. Переезд сюда тоже становится своеобразной миграцией. И хотя введенцы перебираются всего за полтора-два километра от старой избы, оказываются они уже в другой сфере жизни, в квартирах «казенных», а не своих.
Велика ли разница? Вот послушайте. Почему вы уехали в город, поинтересовался я у одной семьи, жившей в совхозном поселке. «Квартиру никто не ремонтировал», — был ответ.
Виданное ли прежде дело, чтобы деревенский житель ждал, когда казенный дядя отремонтирует его дом: курам на смех! И дело не в том, что у семьи нет денег на ремонт или кто-то боится руки замарать в известке и олифе. Психология иная под крышей дома не своего. Квартира не своя — государственная. Она дана, а не заработана. Получение квартиры нынче не воспринимается как награда или поощрение — чем можно было бы гордиться, что выделяло бы труженика среди односельчан, как орден или, как в недавнем прошлом, премиальный отрез на костюм. В совхозах, где не хватает рук, квартиры дают, чтобы удержать людей, задобрить, оттянуть их отъезд. А это значит, что человек понапористее, погорластее, человек, не боящийся все бросить и уехать, имеет зачастую больше шансов занять государственную площадь, чем скромный труженик. В любой деревне можно услышать поговорку насчет того, на ком воду возят...
Здесь можно было бы сказать, что в сознании людей перевернулась шкала нравственных ценностей. Тридцать лет назад в Введенке говорили: дайте мне работу, чтобы я мог зарабатывать на жизнь, построить дом. Теперь говорят: дайте мне заработок и дом, чтобы я работал. Всего-то поменялись местами слова. Но у них уже иной социальный смысл.
Руководители хозяйства оказались в таких условиях, что далеко не во всех случаях считают возможным перечить нерадивому, который при умении и старании выкачивает из него все, что удается. Логика простая — «уедет, а кем заменить?» Однако и плохих работников не привезли откуда-то в Введенку. Все они местные, свои. Но откуда взялись такие условия, при которых и неважнецкий работник так возвысил свой голос?
Не так просто ответить на этот вопрос. Полжизни можно прожить и не найти объяснения, почему один человек сызмалу тянется к делу, а другой вообще ни к чему не стремится. Говорят, что привычка — вторая натура. А привычки откуда берутся?
Совхоз имени Летунова — один из самых крупных в Боровском районе. Его угодья занимают 48 тысяч 805 гектаров. В обработке 33 тысячи гектаров пашни. Стоимость основных производственных фондов достигла 21 миллиона рублей. Это примерно в 100 раз больше, чем имел его предшественник колхоз «Большевик». 170 тракторов, 108 комбайнов. Пшеница сильная, высоко ценимая в хлебопекарном деле. «Килограмм нашей пшеницы облагораживает десять килограммов слабого зерна», — с вполне понятной гордостью сказал секретарь парткома Николай Иванович Вареница.
За такую пшеницу многое списывали совхозу и на многое закрывали глаза в бывшем управлении сельского хозяйства: и на низкий уровень рентабельности — в 1985-м, довольно удачном году всего 13 процентов, и на отсутствие мощностей для подработки сырого и сорного хлеба, и на старые фермы, и на пустеющие введенские дома…
Вал — и не только в совхозе имени Летунова — «пересиливает» рентабельность. Вал — это живой хлеб, он всем понятен, а рентабельность — дело такое: костяшка на счетах в одну сторону, костяшка в другую — понятно для узкого круга. О том, что уровень рентабельности — это показатель способности руководить, всерьез как-то не принято говорить. Будет хлеб, будет и песня. Закрыть год, отчитаться по валу — вот что важно.
В следующем году все заново: подстегнуть механизаторов, наказать или упросить нерадивых. Мотаются совхозные руководители по полям, вникают во все мелочи, всех помнят, за всех думают: за тракториста, за комбайнера. Им, конечно, больше всех нужно — на то они и руководители. Смотрят на них рабочие и тоже так думают, что им, руководителям, больше всех нужно, а рабочий вроде как в стороне, рядовой исполнитель, без всякой экономической ответственности за конечные результаты. Подтолкнет директор, он зашевелится. Так постепенно между совхозом, преемником колхоза «Большевик», и рабочими, бывшими колхозниками, стала образовываться щель. Деревня поделилась на тех, кто управлял, и кто за все отвечал, и тех, кто выполнял команды, не особенно задумываясь над их целесообразностью: «Начальству виднее. День прошел, и ладно. Лишь бы платили».
В колхозе бригадир выписывал трудодни, но тем самым только условно определял заработок. Вес трудодня, а значит, и доход колхозника выявлялся только после сбора урожая, то есть прямо зависел от конечного результата, от натуральных показателей. В совхозе же деньги платили с завидной регулярностью, еще конь в поле не валялся, а поди, выложь кровные... Между совхозам и рабочими, по сути, не было экономических отношений, если понимать под экономическими отношениями общую заинтересованность и общую зависимость от результатов хозяйственной деятельности.
Даже сейчас, когда в совхозе новое руководство мало-помалу запускает иной механизм распределения доходов, секретарь парткома огорчается: «Если год обещает быть урожайным, то и работники ведут себя дисциплинированнее, стараются не оказаться в штрафниках. Ведь от этого в подрядных бригадах зависит размер их приработка». Ничего удивительного. В совхозе только начата замена волевых методов управления на экономические, и прежде чем люди перестроятся, у них душа обязана потрудиться: подряд предлагает им вновь стать хозяевами земли и на земле, а они от этого отвыкли, если не сказать, что их от этого отучили. А как быть управленцам сегодня? Разворачиваться на пятачке: с кем-то построже, кому-то подыграть?
Вот почему уехал из Введенки Мурат Елемесов и стал трактористом на «Кировце» в совхозе «Красный партизан». Еще в детстве он научился зарабатывать на хлеб нелегким крестьянским трудом, и оказавшись на первой ступеньке совхозной управленческой лестницы, не захотел принимать участие в этих «играх». По той же причине уехал и Слава Воронков, дипломированный автомеханик, человек честный, здравый, работящий. Теперь он в Качаре.
Да, разорение Введенки началось не сегодня. И еще не остановилось. И с этими процессами тесно связана судьба 3 тысяч 46 человек и 48 тысяч 805 гектаров земли...
В Кустанайской области десятки известных на всю страну хозяйств — высокорентабельных, благоустроенных. Об одном из них, совхозе «Москалевский», мне рассказывал секретарь обкома партии Валентин Иванович Двуреченский. Было что рассказать. Чуть позднее работник сельхозотдела обкома Евгений Иосифович Аман по моей просьбе добыл местный аграрный «бестселлер» — брошюру директора совхоза Карпова.
Брошюрка скромная и описывает, как сообщаеся в аннотации, «опыт интенсивного откорма молодняка крупного рогатого скота на специализированных площадках межпородного промышленного скрещивания». Но смысл брошюры куда шире: она дает системное представление о поиске, движении мысли навстречу интенсификации, причем в ней не перепутаны, как это нередко бывает, причина и следствие — успехи совхоза «Москалевский» базируются на развитом экономическом механизме и — что едва ли не более важно — на развитом представлении об этом механизме. И это надо особенно подчеркнуть, потому что сплошь и рядом бывает, когда самый блестящий, но чужой опыт, механически перенесенный из одного хозяйства в другой, «вдруг» обманывает надежды.
В своей брошюре Карпов пишет о том, как усилиями Вячеслава Стерхова был создан... вокально-инструментальный ансамбль, и теперь Москалевка не живет без музыки; о конкурсе на лучший двор, регулярно проводимом женсоветом; о том, как энергетик Тимофеев в свободное время построил самолет... Спрашивается, какое это имеет отношение к откорму «помесей, полученных от трехпородного скрещивания абердин-ангусской, шаролезской и казахской белоголовой»?
Самое прямое. Развитие производительных сил, интенсификация производства шли параллельно с социальным переустройством села и сельской жизни. Люди постепенно втягивались в новый, ускоренный ритм труда, а их культурный рост, разнообразные интересы подкреплялись целевыми социальными программами. Так появился Дом культуры с различными обрядами, свой дом отдыха с сауной, искусственным озером. Потребовались немалые затраты, и, вспоминает Карпов, они не всеми были поняты. Сегодня оппонентов нет. Всем ясно, что культура работы, а значит, ее эффективность, рентабельность совхоза — прямые производные культуры человека, культуры работника. Люди в Москалевке, без всяких пропагандистских усилий со стороны, отлично понимают: чем лучше они будут работать, тем лучше будет их жизнь, их среда обитания, в которую они привычно включают и сам совхоз с его производственными отношениями.
Понимают это и в Введенке, понимают все, с кем довелось говорить. Специалисты, Николай Иванович Вереница, председатель сельсовета Николай Сергеевич Смирнов, мои одноклассники Ваня Удотов, Тоня Осипова, Вера Морщакова, Галя Агейкина — все они единомышленники. Наши разговоры о прошлом непременно переходили в обсуждение сегодняшних проблем. И никто из них не говорил о личных неувязках, хотя тому же Ивану Удотову, семнадцать лет простоявшему за киноаппаратом, наверное, нелегко менять профессию в середине жизни. Говорили о Введенке, как о больном человеке, родном для каждого, говорили о совхозе, в котором только с приходом новых людей стали исподволь, пока медленно, формироваться представления о социальных причинах и экономических следствиях.
...А до этого я был в райкоме партии. И там тоже встретил единомышленников. Секретарь райкома Галина Тажмакина — недавний комсомольский работник, человек со свежим взглядом на сельскую жизнь, на оздоровление психологического климата в Введенке, оказавшейся на перепутье.
Что же получается? Все думают одинаково, настроены одинаково, а большая в прошлом деревня становится все меньше, все свободнее гуляет ветер по ее растущим пустырям. Недобрым словом вспоминают в Введенке бывшего директора здешнего совхоза, который, как теперь об этом говорят, сопротивлялся любым социальным программам будто бы во имя производственного плана. А где же были в это время все остальные — партийная и профсоюзная организации, коллектив? Тридцать лет потребовалось, чтобы понять — друг без друга не проживут они: новый совхоз и старая деревня. Причем в цепочке причинно-следственных связей в начале находится именно деревя. Это ведь ради нее, других деревень и городов создан этот совхоз и 49 тысяч других совхозов и колхозов. А не наоборот.
Совхоз имени Летунова, в отличие от своего соседа совхоза имени Буденного, выросшего в голой степи, получи солидное наследство — не малые для здешних мест трудовые ресурсы с соответствующим жильем и удовлетворительной для того времени социальной инфраструктурой. И вот что примечательно. Оказавшись в различных демографических условиях, эти совхозы начали одинаково: с создания свои центральных усадеб. У «буденовцев» не имевших «наследства», не было иного выхода. Совхоз имени Летунова стал вести строительство в конце и без того растянутых деревенских порядков, хотя простой житейский смысл подсказывавал - надо занять опустевшие в центре здания упраздненного районного руководства и прилегающие пустоты. Тогда бы совхоз не только формально, но и психологически оказался в центре деревни и в центре ее повседневной не производственной жизни.
Конечно, это потребовало бы дополнительных забот от совхозного руководства. Благоустройство, культурное обслуживание села, да и личные хлопоты введенцев — всем этим пришлось бы заниматься совхозу постоянно, если ж сказать — ежедневно. Куда проще самоустраниться от деревенских проблем. Совхоз стал строить свой поселок: «Мы сами по себе, они сами по себе». Осталась Введенка ни с чем.
Так была совершена первая крупная ошибка, последствия которой наложили отпечаток на все последующие отношения Введенки и совхоза вплоть до сегодняшних дней. Положение еще можно было исправить и в 60-е, и в 70-е годы, но бывший директор совхоза считал, что главное — это производство, а от людей одни хлопоты. Люди действительно хотели многого, но не больше, чем «буденновцы» или москалевцы. И не получив желаемого в родной деревне, уезжали. У них было ощущение, что Введенку списали за ненадобностью, как пришедшую в негодность вещь.
Может, и введенцам не нужна сегодня Введенка — 617 домов? Как мне сказали в одном из них: «Дети доучатся, старики домучатся, и — в путь, работы везде хватает...» Словом, осталась ли у Введенки надежда сохраниться на карте Кустанайской области в XXI веке?
Чтобы ответить на этот вопрос, пойдем к людям, которые живут в Введенке. Деревня, как живой организм, перестает существовать, когда в ней исчезают примеры для подражания, когда не за кем тянуться, а значит, и некому верить. Деревня существует до тех пор, пока люди верят, что жизнь можно изменить к лучшему, и веру эту черпают из поступков и веры других людей, особенно тех, кто своими действиями влияет на общественное мнение, на климат жизни. К таким людям тянутся, словно бы они знают что-то такое, что пока другим неведомо...
В конце улицы Ленина, на противоположном конце от совхозного поселка, еще в давние годы сформировался микромассив из добротных домов со столь же добротными надворными постройками. Этот массив особенно выделяется на фоне нынешней Введенки. Здесь и наличники резные, здесь и палисадники буйно и ярко цветут по осени. В один из таких домов с номером 128 я захожу всякий раз, когда приезжаю в Введенку. В нем живет со своей семьей наша учительница Надежда Петровна Максименко. И в этот раз, как и десять и двадцать лет назад, я не увидел ни у дома, ни внутри каких-то следов обветшания, запустения.
Дома ли держат людей, или люди здесь такие, что сумели поставить не просто дома, а создать настоящие родовые гнезда? Так или иначе, но от этих уверенных в себе домов незримо, как тепловые лучи, исходит влияние на введенские умонастроения. А на другой стороне Введенки, как противовес, совхозный поселок из «казенных» квартир, которые не жалко бросить, если подвернется что-то лучшее. И воспоминание о них вряд ли отзовется болью в сердце.
Конечно, это случайность, что эти два жилых «острова» оказались на географических полюсах Введенки. Но именно такое их расположение сегодня становится символичным, напоминая об упущенных возможностях и возможностях еще существующих.
Да, издавна деревенский коллектив, как мост на опорах, держится на работящих семьях. Если дом — полная чаша, это тоже пример для подражания. «Значит, и в наших условиях возможна жизнь с достатком, в благополучии на радость себе и семье», — думает иной человек. С такой семьей меня познакомил Смирнов. Корчагины Раиса Павловна и Александр Антонович. У них дочь Ольга, сын Виктор, солдат срочной службы, еще один сын Павлик, школьник. Раиса Павловна работает в семенной испекции, Александр Антонович — слесарь по электрооборудованию. Оказавшись в кругу такой семьи, отдыхаешь душой. В разговоре, жизненных планах, в оценке тех или иных событий — все ладно, все гоже, все пронизано здравым смыслом.
Корчагины — хорошие работники не только в общественном производстве. Держат двух коров, двух поросят, овец и козу, кур. Выращивают на своем приусадебном участке овощи, картошку. Помощь совхозу, помощь государству, подспорье семейному столу и бюджету. Да и дети, помогая на подворье, проходят трудовую школу.
Нет, не будет Введенка разорена, пока в ней есть Максименко и Корчагины, сотни других неизвестных мне людей, которые вместе составляют деревенский коллектив.
Трижды надо сказать «да» районному и областному агропромам, чтобы превратить совхоз имени Летунова в высокорентабельное, культурное хозяйство. Упадок Введенки неизбежно приведет к упадку совхоза. Простейший аргумент — сколько убудет в деревне жителей, столько в совхозе убудет работников. Что здесь не ясно?
Первое «да» — это создание единой комплексной программы социально-экономического развития центральной усадьбы совхоза и примыкающей деревни. Само появление такой программы способно остановить эрозию деревни, повлиять на психологический климат. Когда люди увидят, что их родная деревня обретает новую жизнь, они и свои программы пересмотрят. От добра добро не ищут.
Второе «да», как следствие первого, — решительная поддержка всех желающих самостоятельно строиться. Думаю, что и в целом для кустанайского агропрома поощрение индивидуального строительства могло бы стать ведущей идеей для вырабатываемой сейчас стратегии сельского жилищного строительства.
Но захотят ли люди строить за свои деньги? Этот вопрос мы обсуждали вместе с Эмиром Ахметовичем Эмировым, заместителем председателя областного агропрома. Опытнейший строитель Рудного, Лисаковска и Качара, он перешел на этот пост из системы Минтяжстроя СССР, перешел с индустриальными идеями и принципами их индустриального воплощения. Эмиров говорил мне о полезности поточного производства жилых домов, причем с высокой степенью заводской готовности. Таким замыслам можно только аплодировать, если не вспомнить дом Максименко, где каждый уголок отражает индивидуальность хозяев, их руками выпестован, а потому и любим. Очевидно, что в этом вопросе, как обычно, истина находится где-то посередине. И поточное строительство по типовым проектам, и самостоятельное, индивидуальное — кому что нравится.
Все мои сельские собеседники утверждали: «Готовы строить за свои деньги». Однако мало иметь желание. Нужен еще и строительный материал. Вот тут-то и пригодилась бы «индустриальная идея» — дать частному застройщику все необходимое для строительства дома. Только все сразу — от гвоздя до ключа к замку. Выгоды очевидны: человек купит у государства дом, сам поставит его, сам будет его холить. Свой дом куда крепче, чем «казенный», привяжет его к земле, к родному селу.
И третье «да» — психологической перестройке, возвращению введенцам подзабытого ими чувства хозяев земли — не той, что на своем огороде, а той, что в совхозе. Кое-что в этом направлении уже делается: есть подрядные бригады, внедряются интенсивные технологии. Однако совхозные экономисты пока путаются в трех экономических соснах. Подряд осуществляется без хозрасчета, вот почему, вспомним слова Вареницы, здесь в неурожайный год заметно больше нарушений трудовой дисциплины, чем в урожайный. Мне так и не сумели объяснить, почему в одном случае за экономию горючего платят 60 процентов, в другом 25, а за перерасход высчитывают именно 50. Призывы к экономии без понятного экономического механизма неэффективны, да и тем, кто с ними обращается к рабочим, надо подумать о современности своих представлений.
Чтобы подлинный хозрасчет стал реальностью, совхозу имени Летунова необходимо оказать серьезную экономическую помощь — и в составлении документации, и в обучении кадров. И чтобы не вслепую, не понаслышке применялись те или иные новшества, нужна и здесь долгосрочная целевая программа совершенствования организации труда. И в ее основе — легко понимаемое рабочими соответствие меры труда и меры его оплаты.
Придет время, я в этом убежден, когда городские введенцы станут возвращаться в родную деревню.
Прошлое всегда с живущими, над памятью не властны мимолетные выгоды. И если человеку везде хорошо, то лучше ему там, где он родился. Где три дуплистых вяза за околицей и речка, полная окуней... Как в Введенке...
Эдвард Максимовский
Боровской район, Кустанайская область
1986 год
Дополнение: сегодня население села Введенка продолжает сокращаться и составляло на 2021 год 701 человек.
Мы приглашаем жителей Введенки, как прошлых, так и нынешних высказать свое мнение в комментариях, поделиться воспомоминаниями...
***